Ральф деликатно оставил меня наедине с компьютером. Но далеко не ушел — уселся с ноутбуком в кресло и что-то делал. У него там тихонько клацали клавиши, модем выводил свои негромкие рулады, и оттого, что Ральф был рядом, вот просто так, по семейному — каждый занят своим, но мы вместе — от этой его близости мне стало так спокойно и хорошо. Когда я принялась за письмо Женьке, опять разволновалась, но это волнение было радостным, совсем не то истерическое состояние, когда пальцы прыгали невпопад и давили сразу на две, а то и три буквы.
«Женечка, милый, ты не представляешь, какое счастье — письмо от тебя. Я страшно боялась, что ты не получишь мое сообщение. Ведь ты — моя единственная надежда. Я все-все расскажу, что со мной тут случилось, но потом. Сейчас мне очень нужна твоя помощь. Помоги мне связаться с моими родными. Позвони им по номеру… Сама я не могу, я тут в такую переделку попала, долго болела и сейчас еще не могу говорить, буквально не могу, физически. Если у них есть интернет, узнай адрес и пришли мне. Только, Жень, ты как-нибудь тихонечко, ладно? Они ведь страшно переживают обо мне, так ты поосторожней. К телефону лучше Ромку попроси, ну ты его помнишь, да? Это братишка мой, ты еще помогал мне комп для него выбрать. Ну, а уж если Ромки не будет дома, то с мамой поговори, телефон свой дай им. Просто успокой, скажи, что я сразу им напишу, как ты адрес пришлешь, что это не послезавтра и не завтра даже будет, а уже сегодня, скоро. А если они без интернета, придется тебе мои письма им по телефону читать. Пока все, жду и волнуюсь. Анна»
Перечитала. Да, транслит, это, конечно не то… Но, кажется, никаких непонятностей нет. Ладно, тут главное номер телефона, остальное, где не поймет — догадается.
Едва я отправила сообщение, подошел Ральф:
— Уступи-ка мне место, радость моя.
Ох, я бы так и жила вот здесь, перед монитором, именно тут сосредоточились теперь все мои невыносимо долгие ожидания и надежды. Но Ральф поднял меня на руки, и мы поменялись местами: теперь я сидела в кресле, а он чем-то занимался за компьютером. Правда, недолго. Через несколько минут он обернулся и позвал:
— Иди-ка сюда, я кое-что тебе покажу.
«Идти сюда» я не могла, он сам же и перенес меня назад, а когда я, наконец, уселась, сказал:
— Фокус-покус! — и пробежал пальцами по клавиатуре.
Я даже не сразу поняла, в чем его «фокус-покус» заключался, а потом до меня дошло, что буквы-то на экране выскочили русские! Прерывая мой столбняк, Ральф пояснил:
— Ты пока письмо писала, я нашел в интернете нужную программу. Теперь ты можешь писать по-русски, только надо буквы на клавиатуре подписать, где какие.
В порыве благодарности я чуть со стула не упала — так резко потянулась к Ральфу. Он со смехом наклонился ко мне, и я обвила руками его шею. Наверно, глаза мои сияли как два прожектора, потому что я видела во взгляде Ральфа их отражение, и, глядя на меня, он бы рад ничуть не меньше.
Ну, а потом все было просто: мой братишка-умница, подключил-таки компьютер к интернету — им с мамой казалось, что это увеличивает возможность того, что я как-то дам о себе знать. Бывший сосед прислал мне адрес Ромки, и, наверно, часа не прошло, как мое письмо летело домой, к маме.
В тот день я уснула по-настоящему счастливая, без всяких оговорок.
Я писала по нескольку длинных писем в день, и получала не меньше. Я забросила все свои учебы, писала маме и Ромке, и, конечно, милому соседу своему, тоже. Мама и братишка все не могли поверить, что я нашлась. Я рассказала им про пожар. Они знали про эту катастрофу, о ней писали даже российские газеты, и по телевизору в «Новостях» упоминали, но они и подумать не могли, что это имеет ко мне самое прямое отношение. Правда, им совсем не обязательно было про это знать во всех подробностях. Я рассказала, но в сильно смягченной версии.
Они спрашивали, когда же я вернусь, наконец, домой. Когда я написала, что мне предстоит еще лечение, и переписка наша, скорее всего, прервется на какое-то время, они запаниковали. Они боялась снова потерять меня, ведь это случилось уже дважды. «А что же дома-то, нельзя полечиться? — спрашивала мама. — Анюта, возвращайся, если ты опять пропадешь, я больше этого не переживу». Я успокаивала ее, как только могла, писала, что клиника, где меня ждут, единственная в мире. Ну не могла же я про Тибет написать! Это все равно, что сказать: «Я улетаю на Луну!» Я рассказывала им про Ральфа, какой он удивительный, замечательный, давала его почтовый адрес и описывала дом. И про Марту писала — пусть видят, что со мной рядом есть хорошие люди, хоть чуточку меньше тревожиться будут.
Я наслаждалась тем, что можно жить сегодняшним днем, радоваться ему и не бояться будущего, поэтому в даль я и не заглядывала. К тому же, дни мои были слишком насыщены, совсем не оставалось времени для праздного времяпрепровождения, и даже для того, чтоб задуматься о чем-то отдаленном.
Когда случалось свободное время — это, в основном, когда Марта уходила, я получала письма из дома, от Женьки, и с удовольствием писала ответы. Письма домой получались длинными, как будто я наверстывала время своего вынужденного молчания. Я говорила с ними, рассказывала про то, что делала днем, про Ральфа и про его дом, про Германию, про здешнюю природу… Меня радовало, что из писем мамы исчезли, наконец, истерические нотки, мне удалось ее успокоить, и все больше было в них просто интереса, ахов и охов и недоверчивого изумления в адрес Ральфа.
Вот он все еще оставался для мамы «темной лошадкой», она не могла понять и поверить — ведь чужой совсем человек! немец! с какой стати такое бескорыстие? кто он такой? он миллионер? Я писала: «Мама, он просто очень хороший человек, замечательный, необыкновенный! Он любит меня». Мама боялась такого бескорыстия незнакомого и непонятного ей человека, и слова мои звучали для нее все же малоубедительно, она боялась за меня, и я хорошо понимала ее беспокойство после того, что ей пришлось пережить за последний год.
Как ни странно, помог мне сам Ральф. Он расспрашивал меня о моей семье. А когда узнал, вернее, понял, догадался, что живется им несладко, он удивился: «Почему ты не поможешь своей маме и брату? Деньги-то ты им можешь послать!» «Я давно хотела…» — ответила я, и Ральф укоризненно взлохматил мне волосы: «Анна, ты глупая!»
Мы послали им денежный перевод на огромную по российским меркам сумму, и маму это доконало. Естественно, она посчитала, что это деньги Ральфа — я ничего не писала о свалившемся на меня благополучии, потому что не все могла объяснить в письмах, заочно. Да и доверять «бумаге» тоже не все можно было в моей-то ситуации. Мама отказалась от попыток рационально объяснить поступки Ральфа, понять что это и почему, а подозревать его в какой-то корысти было бы теперь совсем уж глупо. Какая там корысть! Что с нас можно взять? И, по-моему, стала благодарить Бога, что в трудную минуту он послал мне такого человека.