Было ли здравое зерно в этих моих сомнениях или я на пустом месте выискивала для себя оправдания? Не знаю. Но как бы то ни было, я все глубже и глубже погружалась в бездну лжи. И вот что странно — это почти перестало терзать меня. Может, совесть моя устала болеть, может, так глубоко увязла я в неправде, что совесть бессильно умолкла… Но она молчала, когда я однажды подумала: а кому станет лучше от моего признания? Что, если все вот так и оставить? Нет, в самом деле, Ральф моей правде обрадуется? Мама, когда я вернусь к ней такой изуродованной?.. А что до родителей Рут… так им уже все равно…
Может, от этой лжи будет плохо мне? Мне-то?.. Да я ведь боюсь даже представить, что Ральфа нет со мной рядом! Он стал моими руками, моим голосом, единственным средством общения с тем, что вне меня. Любила ли я его? Я не знаю, как называется то, что я испытывала к Ральфу. Горечь вины перед ним, мучительная неловкость за свою внешность и безумный страх потерять его, остаться наедине с собой, с горем своим, которое без него станет стократ горше. Ведь с ним, даже несмотря на свое положение, я бывала счастлива, испытывала состояние умиротворения и покоя. Только благодаря Ральфу. Когда я думала о признании, первым был не тот страх, что ко мне переменится отношение врачей, что меня перестанут лечить и все такое прочее, — нет об этом я думала во вторую очередь. А прежде всего меня пугала мысль: как я буду жить дальше без Ральфа.
Так есть ли такой человек, которому я наврежу своим обманом?..
А вскоре мне пришлось сделать еще один шаг прочь от истины.
Это произошло, когда ко мне явился представитель банка. С помощью неизменного помощника Ральфа мне была вручена банковская карточка, письмо с пин-кодом и какие-то узенькие листочки. Я не сразу, но кое-как сообразила, что в этих листочках содержится информация обо всех операциях, которые банк производит с деньгами Рут.
Служащий обратил мое внимание на одну из строчек. Так. кажется, вот это дата… Точно, дата. Так это же сегодняшнее число! А напротив — пятизначная цифра. Это… Похоже, это состояние счета! Ничего себе… В чем оно тут выражается? Евро? Доллары? Да какая мне разница? В любом случае, для меня это огромная сумма!
«Ну-с, фрау Анна, кажись, вы разбогатели, — усмехнулась я горько. — Чем, интересно, занималась Рут? Неужели так хорошо зарабатывала? А родители? Если в распоряжении дочери были такие деньги, уж верно они были не беднее?»
Как будто услышав мой невысказанный вопрос, служащий банка поднес к моему лицу еще один лист и указал на цифры, выделенные красным маркером. Мне растолковали, что эта сумма значится на счетах родителей Рут. Батюшки, да они богачи без всякого преувеличения!
— Рут, — сказал Ральф, — этот человек спрашивает, если ты хочешь, их юрист уже сейчас начнет готовить необходимые документы, чтобы ты могла пользоваться родительским счетом.
Я никогда не считала себя практичным, расчетливым человеком. Да, по-моему, и никто не считал. Хотя с деньгами я обходилась вполне разумно, на мой взгляд, но ни раз и ни два слышала упреки-поучения в своей адрес, что деньги мне доверять нельзя.
А тут как-то мгновенно сообразила: если счет родителей может полностью перейти в распоряжение Рут, значит нет никого, кто мог бы еще претендовать на эти деньги — другие дети, или еще кто. Значит, и тут я никому не наврежу! Но имея «собственные» деньги, я буду способна сама оплачивать все расходы, Ральфу не придется тратиться на меня! Это замечательно. Ну, а когда все раскроется, он хоть материально не пострадает, никто ему никаких счетов за мое лечение не выставит. А я… да пусть хоть в тюрьму садят за мошенничество!
И я уверенно закрыла глаза: «Да, пусть готовят все необходимые документы», а там пусть будет, что будет!