Аллу похоронили, но дети все еще оставались у Бессоновых. Даша жила в тревоге, ожидая с часу на час, что за мальчиками придут. Первые дни она с горечью думала, как опустеет дом без них, и от тоскливых мыслей на глаза наворачивались слезы. Она просто представить не могла, как сможет отдать их прокурорше. От собственного бессилия хотелось выть.
Прошел день, другой, третий… Даша перестала водить мальчиков в детский сад, опасаясь, что Елецкие заберут их оттуда. Вела к Марии, уходя, упрашивала:
— Мама, не отдавай их без меня.
— Да как же, Дашуня?.. Как не отдавать-то? У них все права, они родные бабка с дедом.
— Не знаю как… Но без меня не отдавай, прошу тебя. Пусть за мной вон мальчишки соседские прибегут.
Елецкие вспомнили о внуках, когда на девятый день отвели поминки по Аллочке. Но для Даши эти девять дней даром не прошли. Если сначала в ней жило чувство страха и ожидания: придут и отберут; то вскоре оно сменилось раздражением против Елецких: а почему, собственно, именно с ними должны быть сыновья Кирилла? Вон ведь, даже не вспоминают о детях, не знают, где они и с кем. Вслед за этим пришло ожесточение. Куда и делась из Дашиного сердца жалкая просительница — Даша теперь знала, что делать, и была готова к встрече.
Елецкие пришли вечером. Было уже темно по осеннему времени. По окнам скользнул свет фар, Даша услышала звук мотора, смолкший рядом с домом.
— Костя, прошу тебя, уведи детей подальше, хоть в нашу спальню.
Даша была почти спокойна, только Костя, задержавший на ней взгляд, заметил, что лицо ее слегка побледнело и… затвердело, что ли. Ни слова не говоря, он собрал с пола машинки, которые купил сегодня для малышей, взял их за маленькие ладошки и увел за собой.
Не двигаясь с места, Даша слушала, как отворилась сенная дверь, потом неловкие, неуверенные шаги прозвучали в сенцах, и рука шарила в потемках по двери в поисках дверной ручки. Выключатель был в двух шагах от Даши. Обычно, если кто-то шел в темноте с улицы и не знал, где включается свет, хозяева заботливо щелкали выключателем. Но не сегодня.
Наконец, дверь открылась, вошли Галина с мужем, поздоровались сдержанно.
— Мы за детьми, — проговорил Анатолий. — Спасибо вам за все… — У Даши появилось ощущение, что слова он произносит через силу, как человек смертельно уставший. — Они у вас?
— Да. Только… зачем вы пришли за ними?
— То есть… что значит, зачем?.. — Отец Аллочки с удивление уперся взглядом в Дашу и, кажется, только теперь по-настоящему ее увидел. Раньше он говорил с «кем-то», и вот только что этот «кто-то» обрел лицо.
— Вам не нужны эти дети.
Галина отстранила супруга и выступила вперед. В сердце своем Даша ужаснулась перемене, произошедшей с этой холеной, всегда ухоженной женщиной. Она постарела на несколько лет, сделалась какой-то тусклой, смазанной. Черты лица поплыли, кожа потеряла прежнюю подтянутость и упругость. Но именно сейчас Даше не было ее жаль. И она не дала Елецкой выговорить ни слова, та успела лишь открыть и снова закрыть рот.
— За девять дней вы о них даже не вспомнили!
— Нам сказали, что мальчиков определили к хорошим людям, — запоздало пояснил Елецкий, — за ними смотрят.
— Да, они в хороших руках. И в ваши руки эти дети не попадут.
— Кто ты такая?.. — наконец, прорвало Галину. — Как ты смеешь?..
— Напомнить, кто я такая? Тебе — напомнить? Хочешь, чтоб я детей тебе отдала? Да никогда. Довольно с тебя Кирилла и Аллочки. Ты им жизни поломала, а дочь и вовсе убила…
— Замолчите! Как вы смеете? — охрипшим вдруг голосом проговорил Елецкий.
— Замолчать? Как вы? — скривила Даша губы в усмешке. — Страус. Спрятал голову — ничего не вижу, ничего не слышу. А результат теперь видишь? Думаешь, ты не виноват в Алькиной смерти?
— Что вы городите?! Я не понимаю…
— Еще бы! Конечно не понимаешь! Так расспроси ее вон. Спроси, почему сумасшедшую без присмотра оставила? Вы бы Костю-то поблагодарили, что она не успела мальчишек с собой утащить. За детьми явились? А что ж не беспокоились, когда сумасшедшей их доверяли.
— Кто сумасшедший?..
— Так супруга даже вам не сказала, что Альку от шизофрении лечила?! Идите-ка да расспросите ее сначала. Про то, в каком дурдоме Аллочка лечилась, про спектакль с изнасилованием. Как дочку под Кирилла подкладывала. Как в тюрьму его упекла. А если она чего не расскажет, приходите тогда ко мне. Я много могу рассказать. Показать даже могу кое-что. Посмотри-ка, догадаешься, что это за бумажка? — развернула Даша листок перед глазами Галины.
— Что это? — спросил Елецкий.
— Анализ крови Кирилла после той ночи, в клубе. Про то, чем Аллочка его опоила.
— Врешь! Нету никакого анализа!
— Вот он, — улыбнулась Даша. — Глазам своим веришь?
— Ты им уже ничего не докажешь!
Даша ухмыльнулась, видя, какими глазами посмотрел на супругу Елецкий. И тут почувствовала, как сзади подошел и остановился Костя. Сердце нехорошо заныло… Переглотнула и сказала:
— Я не буду никому ничего доказывать. Я просто расскажу людям. И все будут знать, что именно ты убила дочь. Ты довела ее до такого состояния. А до детей не доберешься — руки коротки. Еще раз явишься мальчишек забирать, и молчать я не буду.
— Уходите, — услышала она голос Кости. — Дети у нас останутся. Сегодня… А там посмотрим. Уходите.
И уже когда смолк в отдалении звук мотора, Даша обернулась, наконец, и уткнулась в грудь Косте, пытаясь унять прыгающие губы. Он положил ладони ей на плечи и тихонько гладил.
Костя был ошеломлен и испуган. Конечно, он слышал, о чем говорила Даша с Елецкими, но главное — КАК. Дверей внутри деревенских домов ставить не принято, да едва ли двери сдержали бы ту ярость, ненависть, презрение, что прорывались в Дашином голосе. Костя и не подозревал, что уступчивая, покладистая Даша может быть такой… безжалостной. Сейчас он, кажется, самому себе не верил уже, что именно такой была пять минут назад вот эта маленькая, хрупкая девочка со вздрагивающими плечами.
А Даша, может быть, и сама не знала такого в себе. Вот она, школа Елецкой… урок жестокости, который однажды стал Даше «подарком» к Восьмому марта. Ох, не знала в тот, далекий теперь, мартовский день Галина Георгиевна, какие семена уронила в Дашино сердце, и как нестерпимо больно, в какой убийственный момент вонзятся в нее шипы чертополоха, взросшего из тех семян…