Тихий ночной дом с готовностью встретил хозяина — мягко осветилась гостиная, звуки тихой музыки наполнили ее, засветился экран видеофона — сработал автосекретарь. Линда с экрана сказала:

— Свяжись со мной, как вернешься. Я буду ждать.

«И будет», — вздохнул Андрей, взял пульт, набрал индекс Линды. Она читала, забравшись с ногами в большое, рыхлое кресло. Линда считала, что художественные тексты можно воспринимать только так — с шелестом страниц, запахом времени, с аурой тех, кто пользовался книгой раньше.

— Сумасшедшая, ты знаешь сколько времени?

Сейчас Андрей увидел вдруг Линду как-то иначе. Она была такая домашняя в белой короткой полотняной рубашке-разлетайке, в удобных домашних шортах. «А ее судьба пощадила, или она тоже знает боль утраты?» — неожиданно подумал он.

— Ты чего такой осенний?

Андрей сел в затененное кресло, потер ладонями лицо.

— У тебя ко мне дело?

— Не прячься ты опять в раковину, — с мягким упреком проговорила Линда. — Я уже давно твой союзник, неужели ты не видишь?

— Как давно?

— Со Дня Благопреуспеяния. Хотя поняла не сразу.

Помолчав, Андрей спросил:

— Мы так афишируем свои отношения?

— Ты забыл — мне положено читать в человеческих душах. Адоня — это раскрытая книга, ты — другое дело. Но психолог обязан ведать. Так что можешь меня считать немножечко ведьмой.

— Ты намерена всю ночь удивлять меня подобными откровениями? Я устал.

Линда подошла вплотную к экрану, приблизила изображение Андрея. Он почувствовал, что не может отвести взгляд в сторону. На его экране ничего не менялось, но показалось, что глаза Линды заполонили его.

Андрей прикрыл ладонью глаза.

— Перестань…

Услышал, как она тихонько вздохнула, скрипнуло кресло.

— Что ты собираешься делать дальше?

— О чем ты?

— Об Адоне.

— Что тебя интересует?

— Узелок тугой завязался, не затягиваешь ли ты его еще туже? Как потом развязывать?

— Кажется, сегодня я его разрубил.

— Каким образом?

— Я рассказал, что Земля — не страна.

— Жаль, что именно сегодня.

— Так получилось.

— Что Адоня?

— Плохо.

— А ты не видишь ее в качестве жены? Она слишком тебя любит, так только один раз в жизни можно, поэтому ни с кем кроме тебя Адоня не будет счастлива.

— Со мной меньше, чем с кем-либо другим, — зло бросил Андрей. — Тебе ли я должен говорить об этом.

— Как знать. У Адони совсем другая психология, другие ценности.

— Не надо. Однажды мне пришлось резать себе живые ткани без анестезии, сегодня было примерно так же. Зачем ты предлагаешь начать экспериментировать, когда почти всё кончилось?

— А если не кончилось? Если это «почти» станет мертвым якорем?

— Линда, ты любила когда-нибудь?

Ее глаза как-то странно вздрогнули, она встала, отошла вглубь комнаты, обернулась, покачала головой.

— Что ж ты так, без подготовки? — улыбнулась она. — Странно, что ты спросил. Ты ведь воспринимаешь меня почти как бесполое существо.

— Неправда.

Она беспечно махнула рукой.

— Да так и лучше. Но что значит — когда-нибудь? Я любила и люблю. И даже по-своему счастлива. Мне радостно быть рядом с человеком, которого люблю, и смею надеяться, что он считает меня своим другом. Но мне легче, чем тебе — он ни о чем не подозревает, иначе всё усложнилось бы и мне, скорее всего, пришлось бы уехать. Так что, извини, командор, имени его даже перед смертью не назову.

— Но несложное логическое построение говорит, что он из Отряда? — Линда промолчала. — В таком случае, ты ведь тоже могла бы попытаться создать семью.

— Это со мной-то? Я ведь не Адоня, я продукт своего времени, да еще какой. Ты же знаешь, я только твоё руководство признаю, да и то, может лишь оттого, что по должности положено. А назови мне хоть одного из Отряда, кто захочет у жены под каблуком сидеть? Да мне такой и не нужен. Ну, а во-первых — моя любовь без взаимности. Ладно, не пожалеть бы мне завтра о том, что наговорила тебе. Я только хочу, чтобы ты знал — я с вами, я ваш союзник, не прячься ты от меня, как устрица в раковину. И не изводи себя, пусть всё будет, как будет, ты же знаешь закон высшей справедливости — гармония не лжет.

Утром Андрей связался с Адоней.

— «Ты спала?»

— «Не знаю».

— «Понятно. Я приду вечером».

— «Ты сам хочешь?»

— «Да».

Андрей и в самом деле не собирался начинать всё сначала. Но оставлять ее в тяжелой депрессии? Он должен был найти какие-то утешительные слова, вернуть ей способность радоваться жизни.

Отряд готовил программу большого, многодневного перехода для Андрея и Мирослава. Свободного времени у каждого оставался самый минимум. День бесшабашного веселья у Линды был короткой передышкой. Сегодня все были собраны, активны, немногословны — каждый знал свое дело и выполнял его предельно профессионально.

Как обычно, если Андрей заходил в поселок, Адоня дожидалась его на краю поляны, сидя между корнями большого дерева. Всякий раз она чутко улавливала звук его шагов и выбегала навстречу. Сегодня она не услышала, неподвижно сидела, положив голову на согнутые колени, полуприкрытые ресницами глаза смотрели в пустоту и ничего не видели. Она вздрогнула, когда Андрей опустился перед ней на траву.

— Я тебя испугал?

— Я задумалась…

— Не страшно тебе здесь в сумерках?

— Нет. Крупные звери еще не вышли.

— Я не мог раньше прийти.

— Ничего.

— Куда полетим? В день или в ночь?

— Зачем тебе? Ты снова меня жалеешь? Ты мог не приходить, я ведь теперь всё понимаю.

— Что ты понимаешь? Что?

— Свое место…

— Что ты вообразила?! Что всё это время я только и делал, что нянькался с тобой? Ах, бедный ребенок, пора пойти и дать ему сладенького! А то, что мы вместе пережили, это всё к черту?!

— Дар!

— Ты сказала, что мы одиноки. Да, наверно, в этом наша слабость, тут гордиться нечем. Но это пол-одиночества, если рядом друзья. И только близкий человек способен доставить самую сильную боль. Мы не одиноки, пока нас не бросают друзья, — с искренней горечью проговорил Андрей.

Адоня стояла перед ним на коленях, вцепившись в его руку, смотрела широко отрытыми глазами.

— Нет! Нет! — повторяла она в отчаянии. — Не говори так!

Он оборвал себя, провел ладонью по лбу. «Хорош утешитель…» Посмотрел в переполненные болью глаза, взял ее горячую руку, прижал к своему лицу. Адоня выдавила дрожащую улыбку, робко проговорила:

— Не сердись… Но я не верю, что могу быть другом тебе, ты просто жалеешь. Лиента — да, это понятно, но я… Что я могу дать тебе?

— Ты цены себе не знаешь, Адоня. Да ты знаешь, что вчера влюбила в себя весь мой Отряд?

— Это неправда, — мягко упрекнула она.

— Ты так часто ловила меня на вранье?

Андрей не хитрил, Адоня в самом деле покорила Разведчиков искренностью и чистотой чувств, своей непосредственностью, женственностью, столь пленительной, которую уже почти утратили независимые и свободолюбивые современницы.

…В редкие и короткие встречи теперь всё было почти как раньше, только отношения их стали еще более сдержанными, в самом деле, сделались чисто дружескими. Андрей мог быть доволен собой: он нашел, казалось, не существующий выход и перевел (почти безболезненно) их взаимоотношения в другое русло.

Только грустно было видеть печаль, растворенную в глубине аквамариновых глаз, и улыбалась она реже, и смех перестал быть таким беспечным.

Линда относилась к девушке с еще большей теплотой и заботой. Если Андрей был занят и не мог вырваться в поселок, она выкраивала хоть четверть часа, чтобы повидаться с Адоней.

Подготовительная программа шла к завершению. К огорчению эритян и землян сеанс Андрея и Мирослава совпадал с праздником Высокого Солнца, праздником свадеб. К нему уже начали потихоньку готовиться, но всегда радостное ожидание его на этот раз омрачилось вестью об отсутствии желанных гостей. Хоть пятеро

других членов Отряда оставались на Базе, они будут составлять две контрольные группы. Ильину отводилась функция обязательного резерва, значит, он постоянно должен находиться в готовности заменить любого из контрольной четверки.

Перед погружением, как обычно, был день психологической разгрузки — день отдыха. Андрей быстро привел

свои дела в порядок и прилетел в поселок попрощаться перед долгим отсутствием.

— Возвращайся поскорее. Все печалятся, что на нашем празднике не будет самых желанных гостей, —

посетовал Лиента.

— Иначе никак нельзя. Мне и самому жаль. Ну что поделаешь, не последний это праздник.

— Пусть будет легким ваш путь и скорым возвращение.

Часы пролетели, как минуты. Уже в сумерках глейсер вынес их к поселку.

— Андрей, это не будет так долго, как зимой? Тебя ничто не задержит?

— Если ничего не случится, я вернусь через три недели.

— А случится?

— Тогда раньше.

— Хоть бы… Ой! — зажала она ладонью рот. — Нет-нет! Пусть ничего не случится! Возвращайтесь в срок.

Андрей рассмеялся:

— Ты чуть не пожелала мне неудачи?

— Там, куда ты идешь, будет опасно?

— Обычная работа. И Мирослав всегда будет рядом. Не волнуйся за меня.

— Разве я могу?

— Ты грустная сегодня. Оттого, что несколько дней не увидишь меня? Так ведь и дольше не виделись.

— Мне было очень плохо тогда…

— Это обычная моя работа, Адоня.

— Я сегодня постоянно думаю, что когда-нибудь ты вот так же придешь попрощаться… Но тогда ты уйдешь

навсегда. Наверно поэтому мне кажется — ты совсем уходишь.

— Вот придумала! Всего-то на три недели.

— Да я всё понимаю, — она подняла лицо к небу, глаза ее вдруг наполнились слезами, брови надломились, с неожиданным ожесточением она проговорила: — Ненавижу их!

— Адоня, Адонюшка, что с тобой, девочка? Не надо их ненавидеть. Знаешь, они очень красивые и разные. Наверно, когда-нибудь ты увидишь это сама.

— Кто мне покажет? Ты?

— Пророчить я не умею, это тебе к Майге надо. Но одно я могу сказать и без нее — вы мне все очень дороги, а таких людей у меня не так уж много: мои родители, ребята из Отряда и теперь еще — вы. Мама и отец у меня непоседы, поэтому мы не часто встречаемся, я не могу их видеть всегда, когда захочу. Ребята мои всегда со мной. И единственное место, куда меня будет тянуть — Эрит. Здесь мои друзья. Я знаю, что здесь мне всегда будут рады, я не лишний. Сюда я непременно захочу вернуться из любого далека.

Адоня неотрывно смотрела на Андрея широко открытыми глазами. Каждое его слово входило в ее сердце, как капли воды в растресканную от засухи землю. Неожиданно горячо она проговорила:

— Возвращайся! Хоть изредка, иногда! Ведь у каждого должно быть место, куда возвращаешься. Твой дом будет здесь. Только не забывай об этом, пожалуйста! Очень страшно, если — никогда. Почти так же, как если умирают.

— Я не забуду.

— Теперь иди. Иди с легким сердцем и пусть будет с тобой удача.

— Я провожу тебя.

— Не надо. Иди, как всегда уходят мужчины — женщины смотрят им в след и молятся за них.

— …Ты всегда будешь возвращаться сюда, ты будешь всегда возвращаться ко мне со своих звезд, — шептала Адоня, глядя в темное небо и бросая ему отчаянный вызов. — Я не отдам вам его! Я буду ждать! Каждый день, хоть годы! Мне никто не нужен, кроме тебя, Дар! И когда-нибудь ты поймешь это!

За несколько дней до праздника Лиента созвал Совет. Надо было решить последние дела, с ним связанные. Посчитали, сколько свадеб отпразднуют, кто выйдет из поселка в соседние племена, кто, наоборот, придет в поселок; какая помощь понадобится новым семьям; когда высылать охотников на промысел и множество прочих мелочей. Когда, кажется, всё было оговорено, уважаемый Волот поднял раскрытую ладонь:

— Слово.

— Говори, мудрый Волот.

— Благодаря нашим могущественным покровителям, мир и сладостный покой пришли в наши жилища. Из глаз людей ушел страх смерти, они думают о жизни, о продлении рода и это славно. Нас стало много меньше против прежнего, и женщины должны рожать детей. Время траура кончилось, нельзя вечно скорбеть об утратах. Пусть вдовы снова станут женами. Через несколько дней десять юношей и десять девушек соединят свои судьбы. Но начаться этот перечёт должен твоим именем, вождь. Не подобает вождю быть одиноким, как единственная стрела в колчане. Дереву с крепким корнем и ураган не страшен. В племени подросли невесты, — выбери среди них и дай своему народу сыновей, достойных твоего имени. Либо выбери среди дочерей города, это еще больше укрепит наш союз. Кому, как ни тебе стать примером всем, кого не миновали горькие потери, примером, как жить дальше.

— Да… Так… — раздались одобрительные голоса. — Прав мудрый Волот. Время скорби не вечно. Послушай слова стариков, славный вождь.

Лиента долго молчал, глядя перед собой, и все молчали, ожидая его слов. Наконец, он проговорил:

— Через три дня я назову имя женщины.

Прошел день. И другой. И третий подходил к концу. Завтра утром он должен назвать имя той, что займет место Ратаны у очага, родит сына взамен маленького Нэя. Но разве можно — взамен? Он еще не знал, кто это будет. И это не важно — племени надо, чтобы у него была семья, не ему.

У соседней хижины, где жила семье Неле, послышался смех.

«Хорошо, когда так беззаботно смеются, — подумал Лиента, — значит, на душе легко». Он давно уже разучился так смеяться, кажется, совсем не смеялся с тех пор, как ему сообщили страшную весть…

Смех снова прозвенел серебряными колокольчиками, Лиента поднял голову. Неле готовила ужин, и что-то говорила стоявшей рядом молоденькой девушке. Лицо Неле было серьезно и даже сердито, но девушка беззаботно смеялась в ответ на ее слова.

«Как хорошо она смеется… Ратана тоже умела так».

Легкий ветерок опахнул грудь Лиенты — девушка быстро пробежала мимо него и, поклонившись, скользнула по его лицу озорными, лукавыми глазами… Ратаны… Девушки давно уже не было, а Лиента всё еще видел смешливые, лучистые глаза своей жены.

— Неле, — наконец сказал он. — Кто здесь сейчас был?

— Ты не узнал дочку кузнеца Иона?

— Адоня?

— Ну да! И не мудрено не узнать, она прямо на глазах расцвела. И слава Всемилостивому, а то смотреть на нее больно было, — тенью ходила, ни живинки, как в сухом ручье. Небось, Майга снадобьями от тоски отворотила, они ведь неразлучными стали. Теперь она прямо-таки светится вся, а ходит — земли не касается, как на крыльях порхает. Невеста.

— Мне о ней не говорили, — нахмурился, припоминая, Лиента. — Ион не выдает дочь замуж?

— Разобиделись на нее наши женихи. Сколь ни сватали — всем отказала, а Ион неволить не хочет. Я ее в последнее время что-то не видела, а сегодня нарочно зазвала, попеняла — почему не выберет себе никого в мужья, мало ли достойных, а она смеется только.

— Так она свободна?

— Говорю же тебе — всем просителям отказала. Я и на игрищах смотрела, хотела приметить, который ей по сердцу. Нет, не углядела. Со всеми она ровно приветлива. Не пробудилась еще для любви. А хороша — и ласковая, и умница, и руки умелые, и нрав легкий…

Неле еще что-то говорила, Лиента уже не слышал, он знал — эта девушка с глазами и смехом Ратаны займет ее место. Это о ней говорил тогда Дар, просил отыскать в джайве, да-да… А потом отбил в городе у пьяных скотов, и седая прядка в косе — след того времени.

По берегу реки Лиента отошел от поселка, сел, обхватив колени руками. Хотелось лечь ничком, закрыть

глаза, чтобы сразу стало темно и пусто, и не думать ни о чем, не помнить.

«Дар, брат, как не хватает мне тебя. Только тебе я мог бы всё рассказать, и только ты понял бы». Лиента встал. Он знал, что сейчас сделает. Неле принесла в его хижину большие сосуды с медом-као, это замечательное лекарство от тяжких дум. Никто не увидит и не узнает о его слабости, просто придет спасительный сон, и мысли не будут терзать его всю ночь напролет, как накануне.

Но желанное забытье не приходило. Вместо него был тяжкий, изнурительный бред, в котором переплелись судьбы Ратаны и Адони, и боль рвала сердце… Лиента ворочался с боку на бок, тряс головой, чтобы избавиться от наваждений. В том беспамятном полубреду он молил Ратану отпустить его, и счастливый смех Адони звал его. Лиента открывал глаза — всё исчезало, мрак ночи наваливался тяжело: так же беспросветно темно было в его душе и не оставалось сил терпеть это дольше.

Лиента вышел наружу — ночная прохлада ласково обняла его пылающую голову, осушила потную грудь. Покачиваясь, побрел по поселку. Было тихо-тихо, нигде ни огня, сон витал над жилищами. Из темноты выбежал мохнатый зверь, узнал Лиенту, приветливо махнул хвостом. Ночные посты давно уже не выставляли, а от непрошенных гостей из джайвы оберегали мохнатые сторожа.

— Не спишь, пес? — пробормотал Лиента. — А душа у тебя болит? Э-э… — он пьяно махнул рукой. — Иди счастливый пес, спи. Ямы какие-то…

Лиента повел глазами вокруг — куда его занесло? Здесь стояли новые домики горожан, а ямы — от новой постройки для молодой семьи. Где-то в одном из них живет Адоня, девушка с глазами Ратаны, сумевшая забыть всё страшное и стать счастливой.

«Адоня…» — он ухватился за это имя и стал выплывать из пьяного сумбура. Голова ходила кругом, мысли рассыпались, и Лиента старательно собирал их снова. Наконец, ему удалось сосредоточиться на ясной и четкой мысли — он хотел увидеть ту девушку сейчас, сию минуту. Он шел к ней с самого начала, с тех пор, как увидел рядом с Неле. Надо было увидеть ее прежде, чем называть имя Совету, увидеть ее ясные глаза, услышать ласковое слово привета, прижать ее к себе и в этом будет спасение — уйдут все наваждения, и затеплится во мраке души крохотная искорка радости.

Над домиком кузнеца Иона, как и над другими, стояла сонная тишина. Он толкнул дверь и вошел в теплый сумрак. Светилась горка тлеющих угольков. Лиента шагнул к ним, зацепил что-то плечом, и оно с грохотом свалилось на пол. Тотчас сонный голос из темноты спросил:

— Кто здесь?

На угли упал пучок сухой травы, вспыхнул, высветил внутренность жилья.

— Вождь? — удивилась Адоня. — Отца нет дома, они с Веско на реке.

Лиенте с трудом припомнилось, — часть мужчин ушла сегодня на реку, на ночной промысел, как же забылось… «Нехорошо… Уйти надо…» — заворочались мысли. Но как тяжело было повернуться и уйти назад в бредовую, душную темноту своей хижины.

— Я к тебе пришел, — хрипло проговорил Лиента.

Адоня удивленно взглянула на него, встала, зажгла светильник.

— Проходи, вождь. Какая забота привела тебя ночью?

Лиента подошел близко, приподнял ее подбородок.

— Темно… Глаз не вижу…

— Ты пьян?! — растерялась Адоня. — Скажи, зачем ты пришел ко мне таким?

— Совет потребовал, чтобы я взял жену. Завтра я назову им твое имя.

— Нет! — отшатнулась Адоня.

— Почему ты говоришь мне — нет? Разве сердце твое не свободно?

— Нет! Нет! — замотала головой Адоня.

— Если ты назовешь мне имя желанного тебе, через два дня станешь его женой, не моей.

— Зачем я тебе, вождь?! Ты ведь никогда не любил и не хотел меня! Выбери другую девушку, оставь меня!

— Почему? Я не хочу другую. Я выбрал тебя, и ты станешь моей женой.

— Я не хочу! — с отчаянием вскрикнула Адоня.

— Меня не спросили — хочу ли я. Мне сказали — ты должен. И я говорю тебе — ты станешь моей женой, первой женщиной племени. Разве не научила тебя мать законам покорности?

Адоня упала на колени, прижалась к ногам Лиенты.

— Умоляю, вождь, откажись от меня!

Лиента поднял ее и близко увидел запрокинутое лицо, две полоски на щеке от подушки, мелькнула маленькая грудь за распущенной шнуровкой платья… И от ее уюта, сонного тепла, от хрупкости, неожиданно накатила горячая волна желания, оглушила его. Последней его женщиной была Ратана, других он не замечал, храня верность жене, которую не довелось положить на погребальное ложе. И вдруг эта невинная девочка пробудила в нем жажду любви! И он уже знал, что не уйдет отсюда, и знал, что совершит ужасное, если не уйдет немедленно… Но слишком добро был настоян мед. Размягченная хмелем воля плавилась в мучительном желании. Оно захлестнуло Лиенту, как горный поток ослабевшего пловца, потащило безжалостно, и не было уже ни сил, ни возможности выплыть из него.

— Через два дня ты разожжешь наш очаг, — хрипло сказал он. — А перед Всевидящим ты станешь моей женой сейчас.

— Не-е-ет!!! — отчаянно закричала Адоня, но большая жесткая ладонь опередила крик, заглушила, не дав родиться.

— Не надо, не кричи. — Ладонь Лиенты ослабла, ласкающим движением скользнула с губ Адони, обожгла ее шею.

И, стиснув губы, Адоня поняла с отчаянием, что не издаст больше ни звука — она не может выставить вождя на показ в качестве насильника…

Сломанная, смятая, она еще не верила в то, что произошло, не хотела верить, широко открытыми сухими

глазами смотрела в темноту. Лиента протянул руку, положил ей на плечо. Она вздрогнула от его прикосновения.

— Ты моя жена, — глухо проговорил он.

И тогда Адоня вдруг разом поняла необратимость случившегося, упала лицом вниз, забилась в рыданиях. Лиента молча лежал рядом. Потом приподнялся на локте, положил ладонь ей на голову.

— Почему так горьки твои слезы? Я буду тебе хорошим мужем, Адоня.

Она замотала головой, стряхивая его руку. Постепенно рыдания стихли. Адоня лежала молча, не шевелясь, потом прошептала горько:

— Зачем ты это сделал?

Лиента провел пальцем по ее мокрой щеке, Адоня прерывисто вздохнула, отвернулась.

— Я всегда знала — Лиента лучший из всех. Самый справедливый… честный… Еще девчонкой, когда ты приходил к нам в город, я издали тайно любовалась тобой… А ты пришел как тать, ночью, прежде одурманив себя… как вор пришел, как юкки…

— Замолчи!

— Нет. Потом я буду тебе покорной женой, но сейчас… Ни один из тех, кто добивался меня, не попытался сделать это силой. А ты… — Она всхлипнула, голос ее сломался, и она жалобно, растерянно проговорила: — Зачем ты это сделал? В моем сердце другой…

— Но я спрашивал, Адоня! Я спрашивал тебя! — она отчаянно замотала головой. — Кто он? Назови его.

Она закрыла лицо руками.

— Я не оскверню его имя… Ты не услышишь его никогда… Всё равно… Я никогда не приду к нему — такая… — она уткнулась в подушку, плечи задрожали.

— Адоня…

— Уходи! — резко обернулась она. — Через два дня я войду в твою хижину, а теперь — уходи!

— Адоня…

— Уходи-и, — стоном прервала она его.

В полдень следующего дня поселок всколыхнулся вестью — Лиента сделал выбор. Сейчас он назовет имя своей избранницы. Против обыкновения, он шел к ней сам, старейшины только сопровождали его — неслыханное дело! Кому же такой почет? Со всех сторон в процессию вливались люди. «Кто? Кто она? — из уст в уста перекидывался вопрос. — Кто эта счастливица?» Потом по толпе пробежало: «Из горожанок!»

…Словно ледяная лапа стиснула сердце, когда снаружи донесся гул голосов. Адоня охнула, прижала руку к груди. С улицы ввалился Веско, задыхаясь, проговорил:

— Сестрица!.. Там Лиента… В жены тебя просить пришел…

— Отец, выйди, — помертвелыми губами проговорила Адоня.

Кузнец скоро вернулся назад, взволнованный и растерянный.

— И вправду, дочка, в жены Лиента тебя просит…

— Что ты сказал ему?

— Сказал, что честь великую вождь нам оказал, но судьбе своей ты хозяйка, тебе решать. Ох, бледная-то ты, дочка, не дать ли водицы?

— Ничего, я выйду.

Адоня шагнула за порог, и все смолкли, глядя, как она медленно выходит к ним. Вперед выступил и пошел ей навстречу Лиента, неся на ладонях две головные ленты: красную и белую. Адоня не могла заставить себя поднять голову и посмотреть на него. Лиента подошел, остановился. Она пересилила себя и взглянула ему в лицо. Оно было непроницаемо, как всегда, только глаза… Адоня опустила взгляд вниз, на повязни… День стоял ясный, ослепительно солнечный, но глаза ей будто дымка черная застилала, и оттого красная лента тоже казалась черной, траурной — эту ленту она должна выбрать. Руки, как свинцом налились… Все затихли в ожидании. Адоня повела глазами по их лицам, задерживаясь то на одном, то на другом. Нет, никто не сомневается в ее выборе: отказать Лиенте — немыслимо! Им нет дела… Майга! Майга, не смотри на меня так! Разве ты не видишь, это уже не я! Лицо Адони исказила мимолетная гримаса боли, и Лиента чуть повел глазами за ее взглядом.

— Что же ты, дочка? — тихонько проговорил сзади отец, потому что ожидание затягивалось.

Адоня протянула руку, почти ничего не видя перед собой.

— Красная! Красная! — раздались возгласы.

Кто-то принял у нее ленту и повязал на голову. Она увидела, как потеплели глаза Лиенты, резко повернулась и скрылась за дверью.

Прошло еще время, и однажды Лиента получил ставший уже привычным вызов:

— «Лиента!»

— «Дар! Где ты? Вы вернулись?»

— «Да, мы дома».

— «Благодарение Хранящему, ты дома! Когда сможешь навестить нас?»

— «Жди после полудня. Как дела у вас?»

— «Все благополучно. Все сыты и здоровы».

— «Много ли новых семей появилось?»

— «Много».

— «В твоем голосе печаль. Или мне показалось?»

— «Я привел жену в свою хижину».

— «Разве это повод для печали? Поздравляю тебя».

— «Не надо поздравлять».

— «Что так?»

— «Прилетай, Дар, я очень хочу видеть тебя».

Выйдя из глейсера, Андрей решил сначала отыскать Адоню. Она еще не знала о его возвращении, он хотел появиться перед ней неожиданно, чтобы увидеть ее радость. Он так соскучился по ней, что, кажется, отыскал бы и без ТИССа.

«Ты уж прости, друг Лиента, подожди немного. Да и чем я могу помочь тебе в твоих семейных проблемах?»

ТИСС повел его за излучину реки, к заливу, где женщины обычно полоскали белье в прогретой солнцем воде.

За плеском воды Адоня не услышала шагов, быстро обернулась, услыхав свое имя, бледность мгновенно залила лицо. По воде поплыла выпущенная из рук сорочка.

— Что ты, Адонюшка? — подскочил к ней Андрей, подхватил на руки. — Что с тобой?

Он вынес ее на берег, усадил на теплый белый камень.

— Ты вернулся… — вымолвила Адоня.

— Адонюшка, что с тобой, ты не рада? Я напугал тебя, прости. Я так хотел тебя увидеть.

— Был ли ты в поселке?

— Нет…

— Так ты… не знаешь?

— Чего не знаю? — встревожился Андрей. — Что случилось? Ну, говори же, Адоня!

— Дар, ты не приходи ко мне больше. Нам больше не надо видеться.

— Что ты говоришь такое? — поднял брови Андрей. — Почему?

— У меня теперь муж.

— Ах… Вот оно что…

— Я замуж вышла, — пояснила Адоня, будто Андрею было еще не понятно.

— Так неожиданно и быстро… Жаль, меня не было на твоей свадьбе. Счастья тебе, милая девочка.

Что-то неуловимо изменилось в лице Адони.

— Ты счастлива?

— Почему ты не спросишь, кто мой муж?

— Я уверен, ты выбрала достойного.

— Это Лиента, — перебила его Адоня.

— Лиента?! — Андрей отшатнулся, как от удара в лицо. — Но почему он?

— Разве он не достойный?

— Разумеется… Но…

— У меня всё хорошо, ты не сомневайся. Это очень почетно! Только ты не приходи больше. Спасибо тебе за всё. Ты думаешь, я не видела, как ты мучился, — меня жалел, а сам мучился… Прости меня. Но теперь всё хорошо. Всем хорошо теперь. Видишь, как хорошо всё получилось.

Андрей взял ее за плечи, крепко сжал.

— Замолчи. Замолчи, Адоня, погоди. Скажи мне, ты по своей воле это сделала или тебя кто-то заставил?

Адоня замотала головой.

— Почему ты прячешь глаза?

Она медленно подняла ресницы, помолчав, тихо проговорила:

— Я выбрала красную ленту по своей воле.

— Но у вас ведь нехорошо. Я связывался с Лиентой. Он только имени не назвал. Ты говоришь мне правду, Адоня?

Она кивнула.

— Адоня, — он положил ей руку на голову, — ты знаешь, я могу войти в твои мысли.

Она отшатнулась в смятении, отчаянно замотала головой, глаза наполнились слезами. Андрей обнял ее, прижал к себе, почувствовал, как вздрагивает она, едва удерживая рыдания.

— Уходи, Андрей, — наконец прерывисто выговорила она. — Оставь меня. Я так хочу.

— Я должен знать, что здесь случилось. Что с тобой сделали?

— Зачем?! Зачем тебе?! — звонким от слез голосом заговорила Адоня. — Пусть всё так останется! Лиента… хороший, ты знаешь.

— Я должен знать.

— Не мучай меня! — вырвалось у нее.

— Хорошо, я всё узнаю у него.

Она закрыла лицо руками, глухо проговорила:

— Я не могу…

— Адоня, — Андрей положил ей руку на затылок, мягко привлек к себе. — Успокойся, девочка, успокойся. Тебе не надо ничего говорить. Позволь мне войти в твои мысли.

Она уперлась ладошками ему в грудь, отчаянно замотала головой. Он мягко сломал ее сопротивление, снова прижал к себе.

— Ты не хочешь довериться мне? Помнишь, я говорил, что буду рядом, если тебе плохо. Сейчас тебе плохо, я с тобой, — так что произошло? Почему ты больше не доверяешь мне? Прежде ты не отказывалась разделить со мной свою беду. Всё равно, от тебя или Лиенты, но я буду знать. Позволь, Адоня.

Она затихла. Потом едва заметно кивнула, сникла, сделалась маленькой и жалкой.

Хаос ее мыслей и чувств ворвался в Андрея. Мысли — коротенькие, испуганные, стремительно неслись, перебивая и ломая друг друга; и был в них страх, и стыд, и боль, и смятение ее, и растерянность. В него вошла безысходная, гнетущая тяжесть беды. Она была тем страшнее, что раздавила Адоню в тот момент, когда она снова обрела надежду на возможное счастье, это Андрей тоже теперь знал. Больно сдавило сердце, и Андрей не мог понять — его это боль или так больно Адониному сердцу.

Он прижал ее лицо к своему — так прижимают ребенка. Вызвал глейсер, взял Адоню на руки и поднялся на платформу.

— Постой, — отстранилась она. — Зачем ты меня увозишь?

— Я тебя здесь не оставлю.

— Я его жена…

Он отпустил ее, бережно взял в ладони лицо, поднял — брови в страдальческом изломе, горькая складка между ними. Он наклонился и прикоснулся к ней губами.

— Я не противна тебе? — сорвался дрожащий шелест.

— Девочка моя славная… — у Андрея перехватило горло.

У Адони дрогнули уголки губ, она ткнулась в грудь ему. Едва слышно прошелестел, опустился купол.

— Нет, не надо, Андрей! — она на шаг отступила от него, повторила тихо: — Не надо. Просто уйди…

Андрей молча смотрел на нее, и Адоня заговорила снова.

— Я думала все эти дни… Я почти успокоилась, правда. Он ведь хороший, он сам мучается… Правда, Дар, я уже смирилась.

— Ты говоришь неправду. Я знаю, как на самом деле.

— Может быть, не совсем правду, но так будет, я хочу, чтобы так было… Мне жаль его.

— Но ты не любишь Лиенту.

— Разве все выходят за любимых? Тогда не нужен был бы закон покорности. И что с того, что не люблю, мне будет спокойно. А любовь, — Адоня грустно улыбнулась, — она горькая… Ты прости, я и тебе мучила. Ты жалел, не хотел прогнать, а ведь лучше было бы, чтоб не жалел. Когда человек живет не головой, а сердцем, ничего хорошего не получается — глупым человек становится, живет пустыми мечтаниями, как во сне… Теперь я проснулась и понимаю — ничего из того, что я себе придумала, случиться не могло. Мне бы все равно пришлось замуж выйти. Не он, так другой. Лиента — лучший перед другими, разве я не должна быть счастливой?..

— Ты хочешь снова стать свободной? — перебил ее Андрей.

Адоня испуганно вскинула глаза, потом прикрыла их, опустила голову.

— Ты совсем не слушал меня.

— Я люблю тебя, — хрипло проговорил Андрей.

Тень боли пробежала по ее лицу.

— Ты опять меня пожалел, — с отчаянием проговорила она.

— Я люблю тебя, давно, с первой встречи.

— Это же неправда, Андрей! — испуганно прошептала Адоня. — Это неправда! Зачем ты это делаешь?!

Она смотрела на него как ребенок, над которым зло пошутил взрослый: обиженно, беспомощно и недоуменно.

— Я бы знала… почувствовала… Выпусти меня! — Она ударила ладонями о прозрачную стену.

— Я не хотел, чтобы ты знала.

Адоня прислонилась лбом к холодному стеклопласту, переглотнула:

— Да, я понимаю, — медленно проговорила она. — «Мы не можем быть вместе…» Тогда зачем теперь? Нам не надо было встречаться… совсем… Ты сильный, ты справишься, только не приходи больше. Я не такая сильная, как ты.

— Адоня, — он шагнул к ней.

— Нет! — быстро обернулась она, прижалась спиной к стенке. — Оставь мне мою судьбу, Дар, довольно, уходи в свою жизнь, к своим звездам. Не трогай меня, почему вы распоряжаетесь мной — сначала он, теперь ты! Уходи!

Андрей остановился, как будто на энергобарьер наткнулся, потом повернулся, сел в кресло.

— Я надеялся, что так и будет, — негромко проговорил он. — Надеялся, что однажды мне надо будет только тихонько отойти, но ты должна была остаться счастливой. Не так, как получилось.

— Я буду счастливой. Только мне надо время, я привыкну, я уже привыкла… Ты не думай, что всё так уж плохо. Это я тебя увидела. Отпусти меня, Дар. Сегодня ты забыл, что нас могут увидеть? — горько улыбнулась она.

— Сердце твое сказало мне гораздо больше и честнее, чем твои слова. Адоня, позволь мне, как раньше помочь тебе. — Он поднял руку, останавливая ее. — Довольно, ты сказала уже всё, что хотела. Я ведь уже знаю, что всё идет замечательно, мы все только об этом и мечтали и ты вполне счастлива. А теперь просто слушайся меня. Да, я хочу вмешаться в твою жизнь, но не распорядиться ею, а исправить то, чего быть не должно. Получилось плохо всем нам, это неправильно. Сейчас мы полетим на Комплекс, ко мне, — в замкнутом пространстве глейсера Адоне некуда было уйти от Андрея и его рук. — Не будь жадной, Адонюшка, ты хочешь всё забрать себе, но разве тебе этот узел распутывать? — Он глубоко вздохнул, волосы ее тонко и чуть горьковато пахли повилицей. — Разбираться будем мы с Лиентой, — хрупкие плечики под его ладонями напряглись, закаменели. — Разве я должен говорить, что никому не собираюсь причинять зла? Только не мешай мне, маленькая моя, как тогда, в джайве, в грозу.

— Что же нам делать? — горько выдохнула ему в грудь Адоня.

— Разве мы трое не хотим друг другу счастья? Мы обязательно что-нибудь придумаем. Всё будет хорошо, Адонюшка. Доверься мне.

Подчиняясь мягкому настоянию его рук, она пошла к креслу.

— Я позову Линду, она побудет с тобой, — сказал Андрей, входя в дом.

— Нет, не надо Линду, никого не надо… я одна хочу…

Андрей привлек ее к себе, заглянул в глаза.

— Дай мне слово, Адоня, ты никогда не будешь торопить смерть.

— Ты и это… знаешь?! — испуганно вскинулась она.

— Я был тобой. Я всё знаю. Обещай, что никогда больше… Слышишь, Адоня, никогда.

— Обещаю.

— Ну как ты могла?

— Не могла, — горько усмехнувшись, она прерывисто вздохнула. — Испугалась.

Андрей прижал ее к себе.

— Я люблю тебя и никому не позволю обижать.

— Отчего-то с тобой самое плохое перестает быть плохим…

— Подожди меня, хорошо? Ты, в самом деле, хочешь остаться одна?

— Да, мне не хочется ни с кем разговаривать.

— Я скоро вернусь.

Лиента встретил Андрея около своей хижины. Шагнул навстречу, взял за плечи, коротко прижал к груди.

— Наконец ты снова с нами, Дар, — жестом пригласил в хижину. — Легок ли был твой путь?

— Да, Лиента, благодарю тебя.

— Ты здоров? Глаза твои не веселы.

— Устал, — коротко ответил Андрей. — Поговорим о том, что заботит нас обоих.

— Не голоден ли ты?

Неле внесла кувшин с освежающим напитком, приветливо улыбнулась Андрею.

— Я сыт. Говори, я жду. Ты взял себе жену.

Помолчав, Лиента проговорил:

— Да… — снова помедлив, сказал: — Ты, наверно, не знаешь — у меня были жена и сын.

— О твоем горе мне известно.

— Известно?.. Ну да… Их больше нет. У нас не принято говорить о любви, мужчина не должен… Но я люблю ее и теперь, и больше никого не хотел видеть у своего очага. Но старейшие напомнили о законе — у вождя нет права на одиночество. Ты знаешь, кто стал моей женой? — Андрей промолчал. — Это дочь Иона, кузнеца, помнишь ее?

— Помню, — Андрей кашлянул, чтобы прогнать хрипоту.

— Мне сказали, что она свободна, сердце ее свободно, а оказалось — нет. Я узнал поздно, ничего уже нельзя было изменить.

Он замолчал, Андрей тоже молчал. Лиента сидел на корточках, прислонясь спиной к столбу, уронив руки между колен.

— Я очень виноват перед ней, — проговорил он, не поднимая головы. — И не знаю, как всё исправить. Мне одному было плохо, теперь нас двое и плохо вдвойне. Я не хотел этого, Дар. Когда увидел ее, она была такая счастливая, и я подумал, что, может быть, рядом с ней, я опять научусь быть счастливым. Мне показалось, что у нее глаза моей Ратаны. Я потом понял, что у всех счастливых похожие глаза, — они светятся от счастья. Больше у Адони таких глаз не было. Почему ты молчишь, Дар?

Расклеив замкнутые молчание губы, Андрей тяжело уронил:

— И ты, и она достойны жалости и сочувствия. Да, ты — не меньше ее. И я пожалел бы тебя… Но как ты мог стать насильником?

Лиента резко вскинул голову.

— Откуда ты… — шевельнулись губы, но он не договорил, потемнел лицом, опустил глаза.

— Как мог ты, в чью честность и справедливость верят больше, чем в себя? А если бы в ту ночь не ты пришел к Адоне, другой. И тебе пришлось бы судить его? Твой суд был бы гневным и суровым?

— Тяжелы твои упреки… Но нет казни страшнее той, которой человек казнит себя сам. С той ночи я ни разу не прикоснулся к ней.

— Зачем ты меня ждал?

— Не знаю. Теперь не знаю. Просто никому, кроме тебя не мог сказать.

— А тот, другой? Ты знаешь, кто он?

— Адоня не хочет назвать его имени. А он ведет себя так, будто его и нет совсем. Я вглядывался в глаза мужчин и юношей — их лица ясны и открыты.

— Он есть. Хочешь, скажу его имя?

— Ты? Откуда ты знаешь?

— Не хочешь посмотреть в мои глаза?

— Что?! — почти шепотом протолкнул Лиента и это тяжелое «что» повисло в тишине.

— Мы с Адоней любим друг друга.

Лиента громко сглотнул, прижался затылком к столбу.

— Всевидящий, почему ты не убил меня?

Снова повисло молчание.

— Почему она не сказала? Я спрашивал…

— Адоня не знала, что я тоже люблю ее.

— А теперь?

— Знает. Я видел Адоню прежде, чем к тебе прийти. Я узнал от нее. А ты думал, я как вор из твоих мыслей всё выведал?

Лиента с силой потер лицо, проговорил глухо в ладони:

— Если бы ты захотел убить меня, я принял бы это, как дар милосердия.

Андрей молчал, и Лиента горько усмехнулся:

— Да, ты ведь не убиваешь. Тогда скажи, что мне сделать?

— Дать Адоне свободу.

Лиента отнял руки от лица, поднял голову.

— Свободу? Да, по закону это можно. Но люди осудят ее.

— Адоня уйдет со мной.

— Она станет твоей женой?

Еще мгновение назад Андрей не знал, что так твердо и уверенно скажет:

— Да.

— Ей будет трудно.

— Адоня бывала у нас. И, пожалуй, чаще, чем ты — у Линды оказалось больше свободного времени. Адони сейчас нет в поселке, я увез ее на Комплекс. Мои друзья давно стали ее друзьями.

— Вот как? — удивленно проговорил Лиента. — Я рад. Да, так всем будет хорошо.

— И тебе?

— Мне… Лучше, чем теперь.

Он долго смотрел на Андрея, потом тихо сказал:

— Загляни в мою душу, Дар. Потому что я не знаю слов, которые хотел бы сказать.

Андрей не ответил.

— Прости меня, Дар.

— Не надо, не казнись. Вина твоя… Была вина, стала беда. Я знаю, горе твоё всему причиной. А Адоня, — она всё поймет и простит.

Она сидела на берегу крохотного пруда в садике, что окружал коттедж Андрея. Она так устала за последние дни, что не хотела ни о чем думать и заботиться. Смятение, в котором она жила, теперь ушло, его не стало просто потому, что пришел Дар. Теперь был желанный покой, который дали смертельно усталому человеку. Она не одна, с ней он, теперь не может быть плохо.

Обхватив руками колени, она бездумно смотрела на порхание мотыльков, на игры серебристых рыбешек. Казалось, что Андрея уже нет долго, но ее это не тревожило — ничего не может случиться плохого, если он так сказал. А ждать она может сколько угодно…

Она не услышала бесшумного полета глейсера и легких шагов Андрея. Он быстро вошел в дом, пробежал глазами по пустой гостиной.

— Адоня!

Обернулся и увидел ее. Она застыла в напряженном ожидании.

— Адонюшка… — подошел, положил ей руки на плечи, привлек к себе. И почувствовал, как неистово колотится ее сердце.

— Успокойся, маленькая, — прошептал он, погружая лицо в ее волосы. — Успокойся, всё хорошо.

— Что?

— Завтра на общем сходе Лиента объявит тебя свободной.

Адоня молчала.

— Что-то не так?

— Я рада, Андрей…

— Говори дальше.

— Люди будут… судить меня…

— Если так, то им придется судить двоих.

Она смотрела не понимая.

— Ведь мы теперь будем вместе, правда, Адонюшка? Согласна ли ты стать моей женой?

Она прикрыла влажно заблестевшие глаза, прошептала:

— Как хорошо, что ты вернулся, Дар! — И снова, едва слышно: — Как хорошо, что ты вернулся…

Щедрые полуденные лучи лили потоки света на людей, что заполонили всю центральную площадь поселка и негромко переговаривались. Никто не знал, зачем вождь велел всем собраться здесь в полдень. Даже Совет не был посвящен в намерения Лиенты и так же, как остальные, старейшины ждали его выхода.

В хижине было двое — он и Адоня. Она пришла недавно, вошла, тихо сказала слова привета, села в сторонке, — с тех пор не произнесла ни слова, не подняла глаз. Сердце ее громко колотилось, и Адоне казалось — стуком его переполнено все вокруг, и Лиента его слышит, и услышат все другие. Если бы рядом был Дар, она бы ни чуточки не волновалась. А так… Ей становилось холодно и страшно от мысли, что Лиента скажет свое слово, а потом она останется одна, наедине с осуждением людей.

Она знала о законе, когда муж волен вернуть жену в родительский дом, но это случалось так редко, на памяти Адони — только один раз. Ту женщину осудили, от нее отвернулись даже отец с матерью и братья, никто не хотел брать ее в жены, потом она незаметно куда-то исчезла. Но чтобы вождь!.. Адоне было страшно. Нет, она всё выдержит, она будет думать о Даре, только бы поскорее всё кончилось!

Лиента подошел к ней, она торопливо встала, громко переглотнула. Он смотрел в побледневшее лицо, налитые чернотой глаза.

— Не бойся, Адоня.

Она молчала. Лиента взял ее за руку, чтобы вывести из хижины, пальцы ее были холодны, как лед. Лиента неожиданно опустился на колени, прижался лицом к этим пальцам.

— Прости меня.

Адоня вскрикнула, отпрянула назад.

— Встань! Так нельзя! Ты — вождь!

Лиента тяжело поднял на нее глаза, помедлив, встал, взял за руку, вывел к людям.

Гул голосов тотчас стих. Лиента и Адоня стояли в перекрестье взглядов. Несмотря на жаркое полуденное солнце, Адоню била дрожь, как если бы она раздетая вошла в промозглую осеннюю стынь. Мертвая тишина звоном стояла в ушах.

— Привет вам, братья и сестры. — Лиента поднял в приветствии руку. — Благодарю, что пришли на мой зов. Благодарю и вас, мудрые, — повернулся он к старейшинам.

Адоня молча поклонилась.

— Я позвал вас, чтобы сказать — я возвращаю свободу жене своей, Адоне, дочери Иона.

Возглас изумления взлетел над площадью. Адоне показалось, что она чувствует боль от многих взглядов, от их тяжести гнулась шея. Но Лиента поднял руку, и шум моментально стих.

— Я возвращаю Адоне свободу не потому, что она оказалась недостойной быть женой вождя. Вы все знаете ее — эта девушка одна из достойнейших. Адоня против воли вошла в мою хижину, закон покорности вел ее. Мной тоже руководил известный вам закон. Союз наш не принес счастья. А горя мы все вдоволь изведали, зачем множить его? Девушка, что стоит перед вами, боясь поднять глаза, достойна счастья, как никто другой. Поэтому я говорю — ты свободна, Адоня, я не муж тебе — ты мне не жена.

С этими словами Лиента снял красную повязню с головы Адони и бросил в костер. Глубокая тишина повисла над людьми. Но когда лента вспыхнула, женский голос выкрикнул слово одобрения и поддержки:

— Хайра!

Глотая соленую влагу, Адоня попыталась глазами отыскать Майгу, но всё плыло в пелене. А возглас этот подхватил другой голос, потом еще и еще…

Вперед выпустили Иона. Он вышел навстречу дочери потерянный, как-то враз пригнутый книзу. Лиента жестом остановил его, снова потребовал внимания.

— Я хочу вручить Адоню и ее судьбу тому, кто будет ей желанным мужем и пусть будет счастливейшим этот союз.

Он взял Адоню за руку и повел. Люди расступались перед ним, вытягивали шеи, пытаясь угадать, к кому направляется вождь — все знали, у Адони не было жениха. Шелестел удивленный шепот. И когда живой коридор расчистился перед Лиентой и Адоней, люди изумленно ахнули — там, на краю поляны, у кромки джайвы стоял Дар!

Лиента выпустил руку Адони, она сделала шаг вперед, и услышала тихое, только для нее:

— Будь счастлива…

Она обернулась, шагнула назад, помедлила и положила раскрытую ладонь на грудь Лиенте. То был знак мира и прощения. Потом повернулась и быстро пошла к Андрею, как будто боялась, что не успеет. И Андрей пошел ей навстречу, обнял за плечи, прижал. Выплыл из-за деревьев глейсер и, чуть покачиваясь, остановился позади них. Они шагнули на диск, встали рядом. Андрей поднял руку, помахал людям внизу и, прежде чем они пришли в себя от неожиданности, глейсер исчез за вершинами.

В коттедже Андрея их уже ждали друзья. Новость не была так уж потрясающе неожиданной — достаточно было только один раз увидеть, как Адоня смотрит на Графа, чтобы всё понять про нее. Что до самого Андрея, наивно было бы надеяться, что друзья ничего не заметят. Он мог с успехом скрывать это от кого угодно, только не от своих Разведчиков. Они успели полюбить Адоню. А после того, как узнали от Линды отчего плетется в ее косе седая прядь, стали относиться к ней еще более нежно и заботливо.

Но искренняя радость Разведчиков носила горьковатый привкус — они не могли ни думать о том, что союз этот может обернуться трагедией. И всё же, сегодня, здесь, неуместны были сомнения и тревоги — Андрей так решил и, значит, иначе быть не могло. И теперь от них, друзей, тоже зависит сберечь счастливое сияние Адониных глаз.

Сегодня в доме Андрея царила любовь, сегодня он не прятал своих чувств, и друзья поражались — сколько нежности таилось в его душе, с каким обожанием он смотрит на свою юную супругу, как угадывает любое ее желание.

Чуткое сердце Адони не могло не откликнуться на искреннюю любовь, с которой ее тут встретили, на трогательную заботу, которой окружили. Каждый старался найти для ее с Андреем самые теплые слова, самые особенные.

Адоню пьянило сознание, что он, Андрей, отныне ее муж. Всё случилось молниеносно, она не готова была даже к мысли об этом. Адоня не могла поверить в реальность, в которой удивительным образом осуществились ее робкие мечты. И вот — случилось, отныне он всегда будет с ней и ничто, ничто на свете уже не разлучит ее с любимым.

Адоне хотелось смотреть и смотреть на своего мужа, любоваться им открыто и безоглядно. Ничто не напоминало ей о нескольких днях, когда она тонула в отчаянии и горе, и даже сегодняшний сход казался ей далеким кошмаром. Все ее настоящее было здесь — любящие глаза Андрея, радость друзей, теплота и забота дома, отныне — ее дома.

Глеб увел Адоню танцевать, и к Андрею подсела Линда.

— Андрей, я всем сердцем желаю вам быть счастливыми, у вас всё будет хорошо.

— Спасибо, Линда.

— Ты всегда можешь рассчитывать на меня, я помогу Адоне, — она отыскала ее в полумраке, трепетном от живого огня свечей. — Скажи, что-то случилось, да? Адоня, — как после болезни.

— Да, там было плохо.

— Господи, неужели за эти несколько дней?! Когда у вас программа в разнос пошла, у меня ни на что не осталось времени.

— Линда, ты что, оправдываешься? Мне-то не надо рассказывать, как это бывает.

— Что там случилось?

— Совет велел Лиенте взять жену, его выбор пал на Адоню. Об их законе покорности ты знаешь.

— О, Боже!

— Да уж, — невесело усмехнулся Андрей. — Но теперь всё в порядке.

— Ты уверен? И с Лиентой порядок?

— Не надо сейчас об этом.

— Знаешь, я тебе подарок приготовила, свадебный.

— Когда же успела?

— Лучше спроси какой?

— Какой?

Линда улыбнулась.

— Ты за будущее не беспокойся, у вас всё будет отлично.

— Разумеется, я знаю.

— Нет, это я знаю.

— ?..

— Да.

— Когда? Почему раньше мне не сказала?

— Граф, — укоризненно проговорила Линда, — ты катастрофически глупеешь, говорят, это клинические проявления влюбленности.

— Ага, — счастливо улыбаясь во весь рот, подтвердил Андрей. — Чш-ш, мы никому не скажем.

— Да уж, пожалуйста. Это тебе, как с гуся вода, а мне такое с рук не сойдет.

— Я люблю тебя, Линда.

— Это выясняется очень кстати. Но я тоже тебя люблю, — улыбнулась она.

Андрей подхватил ее на руку, другой подхватил Адоню и закружил их по комнате.

Андрей понимал, каково сейчас Лиенте, и ни на минуту не забывал о нем. Необходимо было встретиться, поговорить, снять тяжесть с его сердца. Но весь следующий день принадлежал Адоне, и даже ради Лиенты Андрей не хотел оставить свою маленькую женушку.

Несколько раз он входил с Лиентой в ТП-контакт, не столько ради разговора — на сей раз говорить надо было глаза в глаза, — а чтобы узнать его состояние. Андрей никогда не говорил Лиенте, что умеет блокировать то, чего не хочет раскрыть. Лиента этого не знал, не умел и научить этому пока было невозможно. Андрей сам ставил фильтр, и с обоих сторон обмен информацией шел в чисто диалоговой форме. Но на этот раз фильтра не было. Андрея не интересовало, что он скажет Лиенте, и что тот ответит, ему важно было состояние лугарина — что он чувствует в этот момент, о чем думает, чем живет.

— «Как дела у вас, Лиента?»

— «Всё в порядке», — чуть поспешнее, чем следовало, ответил лугарин.

— «Что говорят люди?»

— «Сожалеют, что не могут отпраздновать вашу свадьбу».

— «Это, пожалуй, ни к чему».

— «Да, они понимают. Они решили, что возьмут свое в день, когда родится ваш первенец».

— «Неплохо задумано».

— «Люди искренне рады за вас. Со вчерашнего дня в поселке бьют боданги. Их язык три дня будет рассказывать всем, что у нас большая радость».

— «Я скажу об этом Адоне. Она обрадуется».

— «Как она?»

— «Прекрасно».

— «Она умеет забывать плохое. Вы непременно должны быть счастливы».

— «Лиента…»

— «Извини, Дар, мы поговорим позже», — он прервал связь.

Ничего настораживающего Андрей не почувствовал. Да, было смятение и стыд, и раскаяние, не приносящее облегчения. Была какая-то, не свойственная Лиенте суетливость. Андрей чувствовал его напряжение и желание как можно скорее прервать сеанс, но любое из этих чувств было естественным в их ситуации.

Когда после полудня он снова вызвал Лиенту, его поразило, что самым первым чувством того был испуг. Лиента тяготился разговором, он моментально напрягся, мысли его стали тяжеловесными и неуклюжими.

— «Я слышу тебя, Дар».

— «Я тоже. К сожалению, не то, что хотел бы. Лиента, брат мой, нельзя бередить раны, надо уметь их заживлять».

— «Ты прав, Дар».

— «Послушай, ни я, ни Адоня не держим на тебя зла. Ты мне веришь?»

— «Конечно».

— «Так что же тогда?»

— «А сам себя я когда-нибудь прощу, а, Дар?»

— «Этим надо переболеть, Лиента. Я помогу тебе».

— «Поможешь? Ты?»

— «Лиента, завтра мы встретимся и обо всем поговорим. Всё не так плохо, как тебе кажется».

— «Я не сомневаюсь, что души ты исцеляешь так же искусно, как тела. Прости, Дар. Встретимся завтра».

И снова тяжелый осадок лег на сердце.

Сеансы связи оставляли тягостное чувство, но большей тревоги, чем раньше, у Андрея не возникало.

Поздним вечером Адоня ушла в ванную комнату. Из-за двери доносился плеск воды и Адонин смех — душ-коктейль еще долго будет казаться ей забавной игрушкой.

Андрей впервые остался один с того часа, как забрал Адоню из поселка. Он остался наедине со своими мыслями, и пришло ощущение гнетущей тяжести. Откуда-то исподволь подкрадывалось чувство опасности.

«Да нет же, — расслабленно гнал от себя Андрей тревожные мысли, — всё не так плохо. Лиента сильный, он сумеет справиться». Андрей думал о том, что скажет завтра, какие слова найдет, чтобы помочь Лиенте посмотреть на случившееся другими глазами.

Он полулежал на постели, слушал тихий смех Адони сквозь плеск воды и как-то дремотно гнал от себя желание не завтра, а вот сейчас, немедленно встретиться с Лиентой.

«Накрутил себе черт-те чего. Ведь слушал его, всё там в порядке. Правда, он сам на себя не похож — суетливый, напряженный… — И вдруг пронзило догадкой, как электрическим разрядом: — Он закрывался!»

Невероятно, как удалось это лугарину, но он не пустил Андрея в глубины своего сознания.

От очевидности предчувствия стало сухо во рту. Тело сделалось невесомым, действовало уже помимо сознания, — когда Андрей вызывал Лиенту, он не сознавал, что стремительно идет к выходу, идет особой, легкой, пружинистой походкой, взведенный на предстоящее дело.

— «Лиента!»

— «Надеюсь, не я позвал тебя, Дар».

— «Не смей, Лиента!»

— «Прости меня, друг Дар, но так мне будет лучше».

— «Это поступок труса! — Андрей взял себя в руки. — Лиента, подумай об Адоне, ведь она себя винить будет, и не только она. Как ей жить с таким грузом вины? Ты не имеешь права перекладывать это на нее, ведь только ты и я знаем, что ее вины нет».

— «Ты сможешь позаботиться о ней. Не надо, Дар, прошу тебя, не надо никаких слов. Я очень хотел проститься с тобой, очень хотел сказать, что будь у меня брат, он не мог бы быть дороже, чем ты. Пойми меня, как мне жить после всего? Зачем жить? Нет женщины, которую я любил, нет любимого сына, а ты, кого я хотел бы называть братом, будешь мне постоянным укором. Ты сказал, что будь на моем месте другой, я бы его сурово осудил. Я сужу».

— «Нет, Лиента!»

— «Ты бесконечно добр, я знаю. Но совесть моя слишком жестока».

— «Я не позволю тебе».

— «Ты не сможешь, — засмеялся Лиента. — Я об этом подумал. Боялся, что сам позову тебе, проститься захочу. Да, ТИСС снять бы, и всё. Но я не хотел. Так ты как будто всё равно постоянно рядом был. Но я обо всем подумал».

— «Что!?»

— «От меня теперь ничего не зависит».

Андрей вошел в зрительный центр лугарина, холодея от предчувствия.

…Лиента, действительно, всё предусмотрел. Жало арбалетной стрелы целило в сердце. Тетиву оттягивала бечевка, а бечевку лизал язык пламени. Себя Лиента очень добросовестно прикрутил к дереву, узлы требовали времени, которого не оставлял огонь.

— О, черт! — выругался Андрей, прыгая в глейсер и сознавая, что не успеет.

Он видел, как лопались волокна на бечеве, скручивались в огне.

И тогда он решил сделать то, чего никогда раньше не делал. И никто из Отряда. Эффект «Ноль-времени» они знали достаточно хорошо, но в теории, из редкого чужого опыта. «Ноль-время» нельзя было отработать ни в каких тренингах. Их научили только одному — эффект существует, подступит край — пытайтесь. И дай вам Бог, чтобы вас хватило.

Издавна этот эффект стихийно возникал у некоторых людей в мгновения крайней опасности и давал возможность избежать ее, втиснув спасительные действия в непомерно растянутое мгновение.

Ноль-время подчинялось только человеку, его невероятному, колоссальному усилию воли. И далеко не всем хватало его, чтобы замедлить течение внешнего времени. Надо было в одно мгновение вложить все свои силы, волю, желания, всю жизнь, не экономя… и продлить это мгновение, сколько хватит сил.

…Язычок пламени застыл в неподвижности, но он уже сделал свое дело — в обе стороны от него в зловещем, медленном танце плыли, скручиваясь, концы бечевки…

…освобожденная струна тетивы стремилась в изначальное положение, толкая перед собой оперенный конец толстой короткой стрелы…

…стрела медленно продвигалась по отполированной до блеска канавке, искра застыла на холодном, стальном острие…

«Я успею! Успею!» — заклинал Андрей, стиснув зубы.

Глейсер стремительно несся сквозь застывший, немой мир.

…стрела неподвижно застыла в воздухе, но это только казалось — она знала свою цель и неумолимо и страшно стремилась к ней.

Утратилось ощущение последовательности событий — он выпрыгнул, а потом распахнулись створки?

Почему так медленно, как во сне, сгибаются ноги? Или стрела ускоряет полет? Или он теряет власть над временем?

Ну, еще чуть-чуть… только бы дотянуться! Дерево крошится в кулаке… Всё.

Мир ожил: зашевелились деревья, травы, залепетали листья, ветерок погладил закаменевшее лицо. У Андрея еще хватило сил разорвать пару веревок из тех, что притягивали Лиенту к стволу дерева. Потом ноги его вдруг подкосились, и он рухнул в траву лицом вниз.

Пришел в себя оттого, что его трясли за плечи.

— Дар! Не умирай, Дар! — услышал он отчаянный голос и хрипло сказал:

— Перестань меня болтать.

И открыл глаза.

— Ты живой! — радостно улыбаясь, недоверчиво проговорил Лиента. Глаза его были мокрыми.

— Я настолько живой, что сейчас встану и врежу тебе так, что мало не покажется, дурак такой.

Лиента засмеялся, обнял Андрея за плечи.

— Как ты меня напугал!

— Это я тебе напугал?! — возмутился Андрей.

— Ты был, как мертвый…

— Вместо тебя.

Радостное возбуждение Лиенты быстро шло на убыль, Андрей не собирался поддерживать его эйфорию.

— «Адоня.»

— «Где ты!?»

— «Не сердись, Адонюшка. Я уже возвращаюсь. Мы с Лиентой прилетим».

— «С Лиентой? Что случилось, Андрей?»

— «Ничего не случилось, не волнуйся. Сейчас буду дома».

— Помоги мне, — сказал Андрей.

Помощь Лиенты потребовалась ему в большей степени, чем он ожидал. Тяжело упав в пилотское кресло, сказал:

— Заходи.

— Ты хочешь, чтобы я летел с тобой?

— А ты хочешь, чтобы я оставил тебя здесь?

— Куда?

— Ко мне домой.

— Нет.

— Да.

Помедлив, Лиента молча вошел в глейсер.

— Никто не узнает про то, что сейчас случилось. Никто. Только ты и я.

— Спасибо, Дар.

Адоня поднялась навстречу вошедшим, смотрела приветливо и спокойно.

— Входи, Лиента. Будь желанным гостем в нашем доме.

Ему понадобилось время, чтобы преодолеть замешательство — этой очаровательной юной женщины он не

знал. Андрей подошел к Адоне.

— Ты не сердишься, что оставил тебя?

— Я не знаю, что такое — сердиться на тебя, — улыбнулась она.

— Всё равно — извини. Принеси нам чего-нибудь перекусить и выпить.

Он помог Адоне расставить тарелки на низком столике, удержал за руку.

— Иди спать, Адонюшка. Мы с Лиентой посидим.

— Конечно. — Она взглянула на Лиенту, светло улыбнулась. — Покоя тебе, вождь.

Андрей налил две полные стопки, подвинул одну Лиенте.

— Пей.

Опрокинул разом свою, снова наполнил опустевшие стопки и так же залпом выпил. Взял зеленую веточку, пожевал. Молчали. Потом Лиента сказал:

— Она, и вправду, счастлива. У нее снова глаза моей Ратаны.

— И ты снова мог всё разрушить. Нельзя быть трусом ни в какой ситуации.

Лиента нервно провел рукой по лицу.

— Ты и теперь думаешь, что так было бы лучше?

— Не бойся, Дар, я больше этого не сделаю. Мне хотелось уйти к жене и сыну. Я подумал, что никому не будет больно, если я уйду.

— Это неправда.

— Да, теперь я знаю. Нашло на меня. А Ратана и Нэй — может их и нет в Стране Ночи. Я не видел их мертвыми. Я люблю их.

— Ты надеешься, что Ратана и мальчик живы?

— Надеюсь? — По лицу Лиенты скользнула гримаса боли. — Представлять Ратану рабыней? — Он мотнул головой: — Легче бы знать, что они погибли. Почему ты так странно смотришь?

— Они погибли.

Лиента впился глазами в Андрея.

— Откуда ты знаешь? — сипло спросил он.

Андрей не ответил.

— Ты… всё… знаешь?

Андрей кивнул, через силу заговорил:

— Их, действительно, повели в Регистан. Бежать возможности не было, и Ратана выбрала смерть. При ней

оказался нож. Нэй умер легко, во сне.

Лиента сгорбился, низко-низко опустил в локти голову, запустил пальцы в волосы.

— Это я научил ее всегда носить с собой нож. И показал, куда надо ударить, чтобы смерть была скорой и верной.

Он надолго замолчал, потом спросил:

— Почему ты не сказал мне раньше?

— Не знаю, — виновато ответил Андрей. — Об этом трудно говорить. Лиента, я хочу рассказать тебе кое-что о нас.

Лугарин посмотрел коротко и хмуро.

— Не сейчас, Дар.

— Да, я хочу сейчас рассказать. Что ты думаешь обо мне и моих друзьях? Кто мы? Какое дело делаем?

Лиента пожал плечами, безучастно сказал:

— Ты говорил — путешественники, искатели знаний.

— Верно. Нас называют хронотрансаторы. Хронос — значит время. Трансатор — пересекающий. Я расскажу тебе про наши дороги. Ты знаешь, что такое дорога, вождь? Бесконечная лента и ты идешь по ней. Можешь назад вернуться и попадешь в то, что уже миновал, прожил. Можешь опередить своих спутников и уйти вперед. Оказывается, можно даже остановить то, что вокруг тебя, и оно перестанет меняться. Ты знаешь такую дорогу?

— Дорога. Путь. Знаю.

— Но есть дорога, которая называется Время?

— Не понимаю.

— Время тоже дорога. Из прошлого. Через настоящее. В будущее. Вот по этой дороге мы путешествуем. Хронотрансатор — пересекающий время.

Лиента напряженно сдвинул брови, пытаясь вникнуть в смысл слов Андрея.

— Мы имеем власть над временем.

— Мой разум отказывается понимать. Как вернуться в то, что прожил? В свой вчерашний день? Как уйти в то, чего еще нет?

— Тогда поверь просто. Мы ведь перевезли вас из одного места в другое, безопасное, мы вас через много тысячелетий перенесли. Сейчас Гуцу вообще нет, нигде. Даже праха не осталось.

— Я знаю, — медленно проговорил Лиента, — я должен тебе верить… Но как поверить?

— А собственным глазам поверишь? Я могу взять тебя с собой в любой день твоей прошлой жизни. Мы вернемся в старый Эрит, в день, когда, например, дрались с юкки. Только теперь ты увидишь это со стороны, из глейсера. Или в день нашей первой встречи. Или когда на вас напали, и ты потерял своих, — Андрей в упор смотрел на Лиенту.

— Остановись, Дар! — взмолился лугарин. — Я увижу Ратану и Нэя живыми?

— Да.

— Но я же… Разве их нельзя спасти?!

«Ну вот, ты и привел его к этой мысли. А что дальше? Нужен ли ему этот груз? А если он непосильный?»

— Почему ты молчишь, Дар?!

— Не торопись. Их можно спасти. Ничего не стоит отбить Ратану с малышом, забрать их в глейсер и перенести сюда.

Лиента сидел бледный, на всем лице остались одни только глаза. Едва Андрей умолк, он с надрывом воскликнул:

— Дар! Если всё так, почему вы уже не сделали этого?! Вы богоравны в своем могуществе. Но неужели вы подобны Богам в равнодушии к боли людской?! Ведь не только меня вы можете сделать счастливейшим из смертных. Пойдем по моему поселку, — сможешь сосчитать лица, состаренные горем? А хочешь, назову имена женщин, которые без слез не могут смотреть на детей, потому что их младенцев поднимали на мечах и еще живыми бросали в костры!

— Замолчи.

В наступившей тишине было слышно только тяжелое дыхание Лиенты.

— Ты знаешь, что твои обвинения несправедливы. Меня ты обвиняешь в равнодушии к вашим бедам?

— Ох, Дар, наверно, у меня мутится разум. Прости.

— Если бы все было так просто. Ты можешь думать сейчас?

— Не знаю. — Лиента тряхнул головой. — Да! Говори.

— Тогда слушай внимательно. Твоя Ратана и Нэй. С ними проще, потому что их не видели мертвыми. Допустим, ты исчезаешь на несколько дней из поселка и возвращаешься с ними. Людям говоришь, что мы возвращались в Эрит, отыскали их там. Неправдоподобно? Люди примут, потому что другого объяснения нет. Но только до тех пор, пока знание не откроет им глаза. Тогда — пусть даже пройдут годы — они уличат нас во лжи и спросят: «Почему только жена и сын Лиенты?» Разве горе Алана меньше твоего? Теперь подумай о Ратане. Нэй мал и ничего не поймет. Но ей как всё объяснить? Куда денешь то время, которое прошло со дня нашествия? Вы прожили его, а она — нет, для нее это вчера. Как объяснить это ей вот так, сразу? Не отвечай, ты не знаешь ответа. Может, думаешь, я всегда всё знаю до конца? Не знаю. Хочешь, еще спрошу? Про тех, кого мы можем осчастливить? Как вернуть им родных, кого они своими руками положили на погребальные костры? Как они их примут?

— Рассказать им, объяснить. Мне же объяснил.

— Тебя я вел к этому долго. И Ратана с Нэем всегда были для тебя живы.

Лиента откинулся затылком к спинке кресла, замычал, как от нестерпимой боли.

— В дебри я тебя завел. И не уверен, что ты будешь мне за это благодарен.

— Нет, Дар, не говори так, — Лиента был, как в лихорадке. — Неужели ничего нельзя сделать?

— Прежде всего — нельзя торопиться. Так можно здорово наломать дров. Хоть одно хорошо, — усмехнулся Андрей, — опоздать здесь невозможно.

— Но у меня такое чувство, что Ратана и Нэй живы, только остались там. И если им не помочь, они снова погибнут. Верни мне их, Дар! — с болью вырвалось у Лиенты.

— Мы непременно что-то сделаем. Но сейчас ты должен успокоиться. Сию минуту мы ничего не решим, а потом будем думать. Холодно и расчетливо.

В голове Андрея уже складывались аргументы, которые он предъявит своим оппонентам. Что из того, что на подобные деяния — реанимация таким вот способом, — наложено строжайшее табу? Может ли это относиться к людям Нового Эрита, если они все реанимированы, по существу?

Он знал, что победить в этой драке будет много сложнее, чем в прошлый раз. Тогда у него в резерве был референдум. А сейчас… только боль за людей, судьбы которых ему не безразличны. Все было смутно и нечетко. Лишь две вещи он знал наверняка — Отряд с ним до конца. И проиграть нельзя. Потому что сегодняшним разговором он отрезал себе путь к отступлению, дал Лиенте надежду и не сможет отнять ее. И еще потому, что больше ему ничего не простится — проигрыш повлечет дисквалификацию — заигрался, Разведчик.

Зато с Лиентой они снова будут спина к спине. И победят.