Густые фиолетовые сумерки покоем окутали замок, дневные хлопоты затихали. Погруженная в свои мысли, Адоня вошла на верхнюю, застекленную галерею.

— Приятная встреча, — неожиданный насмешливый голос заставил ее вздрогнуть.

Обернувшись, она рассмотрела в густой тени Лиенту. Он сидел у стены на маленьком мягком диване.

— Господин барон? Простите, я не увидела вас… иначе не нарушила бы вашего уединения.

— Зачем ты сюда пришла?

— Я ходила на могилу Консэля. А потом не захотелось возвращаться в маленькую комнатку, хотела посмотреть на вечернюю зорю.

— Зачем ходила на могилу старика? Может, прощения у него просила? — усмехнулся Лиента.

Адоня прислонилась головой к переплету рамы.

— Я виновата в его смерти, но иначе, чем вы думаете, барон Яссон. Консэль, действительно, стал мне единственным другом здесь.

— Если быть твоим другом столь рискованно, я предпочитаю оставаться врагом.

— А он предпочел рискнуть. Хотя я его предупреждала, я знала, что с ним могут расправиться эа дружбу со мной. И еще за то, что любил вас больше собственной жизни.

— Зачем ты лицемеришь, вот сейчас? — В голосе Лиенты не было раздражения, усталость скорее. — Или это столь глубоко сидит в тебе, что стало образом жизни? Я еще могу понять, когда в основе корысть, но сейчас… Громоздишь ложь на ложь, она стала сутью тебя и всего, что вокруг тебя. Я собирался сообщить завтра…

— Слушаю господин барон.

— Завтра ты навсегда уедешь отсюда. Я не хочу, чтобы мы еще когда-нибудь встретились. Рустер проводит тебя на Энтули. Это не близко, но, надеюсь, путь не покажется слишком утомительным.

Адоне показалось, что по галерее потянуло сквозняком, она обхватила плечи.

— Будьте великодушны, ответьте на мой вопрос, онг Гондвик. Это намерение появилось после того, как мы приехали в замок?

— Какое это имеет значение?

— До замка оно было бы вашим, а здесь — чужое, которое вы выдаете за свое. Итак, мой господин, вы решили прекратить наше перемирие?

Лиента усмехнулся.

— Эти несколько дней позволили мне больше узнать тебя. Поэтому я не хочу дать тебе возможность первой напасть. Я ведь не обладаю твоими талантами, чем мне ответить? Ты говорила: «Смиритесь, барон.» Теперь я говорю — смирись.

Адоня с сарказмом проговорила:

— Вы бесконечно добры, онг Гондвик. Благодарить меня столь щедро! Поистине безгранично великодушие и справедливость Яссона Гондвика!

— Не забывайся! В твоей насмешке — угроза? Поверь, мне не хочется прибегать к жестоким мерам. Вероятно, я рискую, предоставляя в твое распоряжение целую ночь. Но если ты дашь мне слово…

— Слово?! Неужели теперь вам достаточно моего слова? Да, я обещаю, что ваше… великодушие ни для кого не обернется злом. Яссон Гондвик! Онг Гондвик! Вы абсолютно уверены, что как только спровадите меня в островную тюрьму Энтули, на вас снизойдет покой? Да совсем вы в этом не уверены, вы по-прежнему будете жить в страхе. Плохой совет вы получили. А хотите, я дам вам совет? Прикажите сложить во дворе замка кучу хвороста и окажите мне последнюю честь — лично проводите на ту кучу. Вот наивернейший способ, тем более, что вы мечтали о нем. Интересно, что вас удерживает? Ведь не совесть — с нею вы легко договоритесь — разве человеческие законы порядочности применимы к нечеловеку — к ведовке? Ваш советчик давно играет со мной без всяких правил. Вероятно, боги все же хранят вас от этой ошибки, — ведь не во мне зло, не я тот Черный Человек. Без меня вы останетесь с ним один на один. Ах, господин барон, что ж вы так покорны? Разве не чувствуете душой, что это неправильно, не по доброму? Отчего же соглашаетесь? Ведь знаете — вы способны дать отпор тому черному негодяю из ваших кошмаров, и я пришла в этом помочь. Разве он не бежал от нас в ту ночь, когда я пришла к вам? — Адоня горько вздохнула. — Покойной ночи, господин барон, спите спокойно. А не облегчить ли в последний раз боль ваших ран? Может, это они не дают вам уснуть после тяжелого дня? Или всё же беспокоит совесть? Не терзайтесь, мой друг. Право, не стоит того невежественная ведовка. Разве достанет у нее ума оценить ваше благородство?

Адоня повернулась и вышла из галереи.

Замок остался за спиной — темный, мрачный, погруженный в крепкий предрассветный сон. Адоня не торопилась — ей надо было обрести покой и равновесие в себе самой. Решение Лиенты было подобно тому подлому удару, который пытался провести в бою Эстебан. На сей раз он достиг цели — ранил больно. Адоня так надеялась, что Лиента возвращается в замок другим, более самостоятельным и независимым.

Она ехала то легкой рысью, то шагом, то сходила в холодные росные травы и вела лошадь в поводу. Она будила дремлющие полосы тумана, тревожила седые от росы луга.

В полдень, когда солнце встало над головой, Адоня остановилась в маленькой рощице, обнаружив на краю ее, в черемуховом бочаге, бойкий родничок. Адоня отпустила лошадь, села в тень развесистого дерева.

Неужели личина приросла к Лиенте столь крепко, что отдирать ее надо с болью, с кровью? Надо очень захотеть избавиться от нее, но Лиента не хочет, не чувствует ее, не видит опасности. Как показать ему черную сущность Эстебана? Ведь он только уверится в ее попытке оклеветать друга. Эстебан умен, предусмотрителен, но не мог он абсолютно всё предусмотреть, где-то есть слабое звено, из-за которого распадется вся цепь. На отчаяние она права не имеет. Разве оружие выбито из рук? Это только жестокий, рассчитанный удар, от которого надо прийти в себя.

Адоня вздохнула. Прилетел легкий ветерок, приластился невесомыми ладошками — не грусти! Она закрыла глаза, и показалось, что вместо корявых складок изрезанного временем дерева, плечи утонули в чем-то нежно-податливом, мягком и теплом. Лепетала дремотно листва над головой…

Адоня увидела Лиенту. Вороной стлался над высокими травами, черной стрелой пронзал рощи и перелески. Он понял, наконец! — обрадовалась во сне Адоня, вздохнула счастливо и открыла глаза.

Перед ней стоял Лиента. «Так не сон!?» — встрепенулось сердце Адони, и она радостно улыбнулась ему.

Носок ботфорта ткнулся ей в ногу.

— Вставай! Я хочу драться с тобой!

Услышать эти слова Адоня была не готова.

— Господин барон! — растерянно воскликнула она. — Неужели вы решили ссылку заменить казнью? Так разгневал вас мой побег?

— Побег?! Лживая, подлая тварь! Да, я решил тебя убить, нет другого способа прекратить твои мерзкие злодеяния!

— Но я же не обещала вам смиренно принять заключение на острове!

— Бедная, невинная овечка убегая, мимоходом режет волков!

— Не понимаю… В чем вы меня обвиняете?

— В том, что путь свой выстилаешь смертями! — Лиента выхватил оба меча и один швырнул Адоне. — Защищай свою гнусную жизнь, коль высоко ее ценишь!

— Умоляю, одно только слово, барон! Кто погиб?

— Подлейшее существо! Тебе ли не знать, в чью спину ты ударила? Ты лишила меня последнего друга!

— Этого не может быть!

— Довольно, я не объясняться пришел!

— Нет! Ради вас самого, умоляю, опомнитесь! Вернемся сейчас в замок, и вы убедитесь, что стали жертвой злобной мистификации. Он жив и здоров! Я мешаю ему, и он решил разделаться со мной вашими руками. Он знает, что делает — я не способна причинить вам зло, он слишком хорошо это знает! Пожалуйста, поедем в замок. Свяжите меня, если хотите, что угодно, но только вернемся в замок.

— Порождение ада! Ох, с каким наслаждением я стану наблюдать твою агонию!

— Вспомните хотя бы, что я женщина! Какой же это поединок? Это убийство!

— Разве я не сказал, что пришел убить тебя? Прикидываешься слабой, беззащитной? Это тебе не поможет, мой друг успел рассказать, каким арсеналом способов убийства ты владеешь. А ведь я едва не запутался в паутине твоей лжи — вчера мне, в самом деле, было жаль тебя. Но не сегодня! Возьми меч и дерись — я знаю, видел, сколь искусно ты им владеешь!

С яростью и видимым удовольствием он нанес первый удар. Адоня успела прикрыться мечом, но удар был так силен, что отшвырнул ее назад, она не удержалась на ногах. Лиента бросился к ней — меч просвистел и врубился в дерево — на Лиенту обрушилась отсеченная ветка, ветер вцепился в плащ, рванул за плечи.

— Ведьма! — взревел онг Гондвик. — Всю нечисть зови в помощь — честный бой тебе претит!

— Лиента! Вспомни! Я умоляю тебя, вспомни, кто ты! Эрит, Дар, юкки! Неужели эти слова ничего не говорят тебе?! Лиента, брат мой! И имя твое кажется тебе чужим?

С обезумевшим лицом Лиента бросился на нее со всей яростью и силой. Меч должен был разрубить ее, но Адоне каким-то невероятным образом удалось отклонить его и только острие достало, чиркнуло коротко. Увидев, что платье ее залило кровью, Лиента удовлетворенно рассмеялся. Адоня зажала рану плащом, с отчаянием глядя на него, проговорила:

— Лиента… ведь не весь ты в его власти! Как мне тебя разбудить? Вождь лугар… Ратана!.. Нэй!.. Вспомни!

— Замолчи! — вскрикнул Лиента. — Ведьма! Что за слова ты говоришь?! Твоя сила всё еще при тебе… мне больно от них… Но я не позволю околдовать!

Всего через несколько секунд он снова сбил Адоню с ног. Она увидела над собой нацеленное жало меча и одновременно — каким-то иным видением — разбегающуюся путаницу ломких коридоров… занесенный меч в руках Эстебана… Не Лиента! Черный Эстебан смертью навис над ней!

Широко открытые глаза уперлись в глаза Лиенты — сокрушительный удар невидимого оружия обрушился на него, отшвырнул на несколько футов, опрокинул на спину.

…Теперь лицо его было спокойно и прекрасно. Адоня медленно отвела тяжелые пряди, упавшие на лицо, слабо улыбнулась:

— Прости…

Она наклонилась низко и коснулась своими губами его губ, прошептала:

— Я люблю тебя, Лиента, брат мой…

Отстранившись, увидела, что испачкала кровью рубашку на его груди. Потом она безуспешно пыталась перевязать рану, чтобы хоть немного приостановить кровь — она обильно выталкивалась из длинного глубокого пореза чуть ниже ключицы. Адоня оторвала длинную полосу от края плаща, но одной рукой наложить повязку не смогла, другая рука онемела и плохо слушалась. Она отказалась от своей попытки, зажала плечо плащом, поднялась, опираясь на меч.

Оседланный конь Лиенты стоял поблизости. Ее лошадь щипала траву поодаль.

— Азгард, — позвала Адоня.

Алхетинец отозвался призывным ржанием.

— Унеси меня отсюда, Азгард…

Она с трудом поднялась в седло.

Лиента открыл глаза и спокойно посмотрел в высокое синее небо. Но в следующее мгновение резко приподнялся, поморщившись, прижал руку к груди. Несколько секунд он недоуменно рассматривал кровь на рубашке, потом, будто вспомнив что-то, вскочил на ноги. Странная лента попалась ему на глаза, и он узнал обрывок плаща Адони, густо окрашенный алыми пятнами. Он скрипнул зубами, стиснул в кулаке ткань, пропитанную кровью, поднял с травы меч — с длинным шелестом он вошел в ножны.

— Вперед! — вонзив шпоры, он резко дернул поводья. — Вперед!

Лиента не задумывался о том, какой путь выбрать в раскинувшемся просторе, точно так же, как утром, вылетев из ворот замка, он будто точно знал направление и ни мгновения не сомневался в его выборе.

Кровь не останавливалась, и Адоня быстро слабела от ее потери. В ушах стоял назойливый комариный зуд, всё плыло перед глазами, опрокидывалось… Адоня закрыла глаза и легла на теплую шею коня.

«Сейчас… Я только немного отдохну… Потом я что-нибудь сделаю… Только две минуты…» — подумала Адоня, теряя сознание.

Обладание могучей ведовской силой не дарило бессмертия. Иначе Посвященные не погибали бы в схватках, не сгорали бы на кострах ведуны — старцы клана. Но они оставались всего лишь людьми, обыкновенными смертными, знавшими чуть больше прочих.

Холод привел Адоню в чувство. Она поежилась, застонала от боли и с трудом выпрямилась в седле. Растерянно осмотрелась. Холодный ветер свистел между большими, серыми, скалистыми осколками, чьи острые клыки щетинились со всех сторон. Они были всюду, и при неловком движении конь легко мог пропороть о них ногу или живот. Солнце льдисто бликовало на острых гранях. Адоня невольно обернулась — где теплый простор солнечных полян?

— Добро пожаловать, — услышала Адоня и увидела неподалеку Эстебана.

Скрестив на груди руки, он непринужденно стоял, прислонясь к скале. Огляделся, проговорил:

— Неуютно здесь всё же.

— Зачем это?

— Чтобы тебе легче было сделать выбор. Или ты навсегда здесь останешься. Или мы уйдем вместе. Выбери между моей ненавистью и любовью.

— Какая тебе охота развлекаться глупой игрой? Не трать слова, Эстебан. Ты пришел убить меня?

— Нет, зачем? Не такой уж я негодяй. Он всё сделает сам.

— А что с твоими планами? Вроде бы там мне какая-то роль отводилась? Теперь — нет?

Эстебан развел руками:

— Ну… Что поделаешь? Изменились планы. Я счел, что вместо тебя сгодится Лиента.

— Эстебан, у меня одна просьба к тебе.

— Да неужели?! Последнее желание приговоренного? Ну говори, любопытно.

— Я думаю, ты ничем не рискуешь, если Лиента вправду идет сюда.

— Идет, идет, не сомневайся.

Адоня покачала головой:

— Значит, ты ничем не рискуешь, если скажешь — для чего это всё. Чего ты хочешь?

Эстебан расхохотался, погрозил пальцем.

— Боишься? — удивилась Адоня. — Это хорошо. Значит, у меня еще есть шанс.

Он усмехнулся:

— Нет у тебя шанса. Если бы он ни ранил тебя, и ты была бы в силе, тогда — конечно. А ведь мне даже хочется рассказать, — он хмыкнул, покачал головой. — Хоть одному человеку. Не ты мне нужна. И ни этот твой — вождь. Мне нужен Граф.

— Андрей?! Зачем?

— Потому что он — это настоящая сила. Я такой не обладаю. Думал, что мне даст ее знание магии, поэтому овладел этой наукой. А ее оказалось не достаточно, это только половина от нужного. Мне надо, чтобы сила Разведчика-хронотрансатора Графа мне служила. Но подчинить его себе вот так, в открытую, в лоб… Не-е-ет, чтобы на это рассчитывать, надо быть круглым идиотом. Ведь даже тебя заполучить я смог лишь с третьей попытки — дважды он тебя возвращал. На третий раз он элементарно проспал тебя. Ты не задумывалась, что против Разведчиков нет никакой реальной силы? Их руководители, может быть? Ни Калныньш, ни Румовский никогда не были Разведчиками, потому не обладают даже подобием способностей своих подчиненных.

— Почему ты так хорошо осведомлен о делах землян?

— А я-то кто? — рассмеялся Эстебан. — Это ты у нас инопланетянка! Я Графу гораздо ближе, чем ты, — соплеменник.

— Говори дальше.

— Тебе интересно? Так вот, твои Разведчики, они как послушные детишки, которые давно родителей переросли. Они так многотерпеливы, покорны, покладисты, что никому в голову не приходит их бояться… А представь, что однажды дети не послушались, да при этом пустили в ход весь арсенал своих способностей. Ну и? Против Разведчиков некого ставить, разве что уничтожить физически. Да и это не так-то легко выполнить, если они запросто читают чужие мысли и обладают возможностью блокировать замышленное против них. Вот эту силу я хочу поставить себе на службу. Мне только ключ к ней нужен. Я долго ломал голову, как это сделать. Мне нужен именно Граф, не годится никто из Отряда — Граф немедленно пресек бы любую «деятельность», раскрутил бы все дело и непременно вышел бы на меня, а против него мне не выстоять. И тут вдруг появляешься ты! Как чудо, как подарок судьбы! Ключ к Графу! Разумеется, я не ожидал, что с тобой будет столько мороки. Проклятие — ты владеешь теми же знаниями, что я! Откуда?! Это мне до сих пор непонятно. Я рассчитывал, что будет примерно, как с твоим Лиентой — вот такой ты должна была стать. Завладев твоим сознанием, я вернул бы тебя Графу. А перед тобой он раскрыт, у вас любовь, вы с ним душа в душу! Тебе-то понятно, что это значит, когда двое душа в душу. И вот у нас на троих — одно энерго-информационное поле. А уж эту лазейку в его подсознание я бы использовал на сто процентов! Ну, согласись, — почти с просящими интоннациями протянул он, — придумано гениально!

— А зачем всё же, Эстебан? Цель? — Адоня едва смогла пошевелить губами и не понимала — от леденящего ветра, или ее сковала жуткая бездна истины, которая открылась ей за откровениями Эстебана.

Он сжал губы.

— Они будут знать меня. Всё. Я буду сильнее их всех, всей их Галактической Лиги! Я буду великим! Я заставлю их всех признать! И я буду первым бессмертным, я хочу стать бессмертным! А когда они все признают меня, когда за мной будет высшая власть — а власть у того, у кого сила, так всегда было! — тогда они сделают меня бессмертным! Нелепые, ветхозаветные нормы морали — удила. Почему бессмертие — нельзя? Мне — можно!

— Ты безумец…

Он расхохотался.

— Нет! Впрочем, гениев часто принимали за безумцев. Теперь ты знаешь всё — я был с тобой откровенным до конца. Ну! Какие возможности — ты разве не понимаешь? Мои предложения тоже искренни — решай, ты со мной? Разве ты не видишь, тебе не из нечего выбирать: быть убитой здесь или жить во славе, иметь неограниченную власть, иметь всё! И жить вечно!

Адоня молчала.

— Ты задумалась? Надеюсь, ни о том, в чем тут мой просчет и как ты им воспользуешься? Тебе не обхитрить меня — шанса я тебе ни единого не оставлю. Вот сейчас, здесь, ты впустишь меня в свое подсознание, ты станешь моей. Только тогда я поверю тебе, когда моя душа у нас будет на двоих.

— Ты безумец. У тебя ничего не получится с Андреем. Ты расшибешься об него.

— Жаль. Жаль. Разочаровала. Что ж, значит, ты и не была меня достойна. А насчет «не получиться» — всё получится. Через Лиенту. Этот — мой. Лиента Графу близок, у них тоже есть связь на тонких полях, это ты опротестовывать не станешь? Ну, прощай теперь. Я немножко отойду в сторону, полюбуюсь, как это всё будет. Когда он тебя добьет, он прикончит остатки себя, если они еще вдруг сохранились.

Эстебан исчез, но, потрясенная его чудовищным откровением Адоня не заметила — куда и как, да и безразлично ей было. Главное — она должна продолжать бороться. Даже мысли о поражении — предательство, подлость! Предать Андрея, Лиенту, Линду… всех! Нет! Драться за них, до последнего предела и за пределом! Несколькими минутами раньше у нее мелькнула мысль, что этот мир — простая и надежная ловушка, здесь так легко оборвать ее человеческое существование, потому что этому миру, где зло разлито в самом воздухе, она сейчас ничего не в силах противопоставить… Но теперь — нет, Эстебан! Нет! И будь ты проклят!

Лютый холод, тошнотворная слабость. Если бы хоть чуточку согреться. Кажется, что даже мысли испаряются, как дыхание.

Азгард дрожал и нервно перебирал ногами. Адоня заметила, что он пытается зайти на подветренную сторону скального обломка. Верно, Азгард! На подветренной стороне гораздо тише!

Перед Адоней возвышался длинный скалистый гребень, похожий на хребет исполинского животного, он мог послужить хорошим прикрытием. Азгард оступился раз, другой, захромал. Здесь можно было продвигаться только пешком, и она сошла с коня. Ветер огромной ледяной ладонью то упирался в грудь, то вдруг изо всех сил предательски толкал в спину, норовил сбить с ног. Он становился всё сильнее, швырял о скалы каменное крошево. А может, это сам воздух превращался в ледяные иглы, которые впивались ей в лицо. Адоня прикрывалась плащом, накинутым на локоть, почти вслепую карабкалась вверх между каменными обломками. Мир был наполнен свистом, грохотом, сухими щелчками камней, в воздухе просверкивали то ли короткие молнии, то ли высеченные камнями искры. Сквозь звон в ушах Адоне чудился звериный вой, хохот, рыдания. Она изнемогала в борьбе с ураганом, куталась в плащ, пытаясь сберечь крупицы тепла, но ветер уже через секунды вырывал из ослабевших рук полы накидки, остервенело хлестал полы плаща об острые камни; опираясь о них, она резала руки об грани, острые, как лезвия. Но внутри, в душе, она как бы отстранилась и от пронизывающего холода, от сбивающего с ног ветра — в ней не было больше отчаяния и страха. Она приняла решение и знала теперь — когда придет нужная минута — всё будет по-другому. Плотно сжатые губы не выдавали ни стона, ни вздоха, но про себя она повторяла и повторяла: «Будь ты проклят!»

Вдруг сквозь свист, рев и вой к ней прилетел разорванный крик:

— … до-о-о… ня-я-я! — И снова: — А-а… до-о-о… ня-я-я!

Она подняла голову, посмотрела вперед на близкий хребет. Еще есть время — ненависть Лиенты настигнет ее уже по ту сторону. Адоня хотела встретиться с ним там, потому что здесь было плохо, зло, кажется, она и сама превращалась в такой же холодный, бесчувственный камень.

— Будь ты проклят, черный Эстебан! — протолкнула она сквозь зубы.

Ветер обманул — расшвыряв крик Лиенты, он заставил Адоню поверить, что преследователь еще далеко. Или это Эстебан хотел, чтобы Лиента застал ее врасплох? Она услышала свое имя уже у себя за спиной — резко обернулась. И отступила к скале. Собранная, чуткая. Рука в белой перчатке уверенно обхватила рукоять. Свистнул меч, стремительно обнажая лезвие, блеснул золотым.

— Прости, Лиента. Так надо.

Лугарин стоял в нескольких шагах от нее, тоже сжимая меч, но он был в ножнах, Лиента использовал его как опору в борьбе с ветром и камнями. Он отбросил его и опустился на колени.

— Если я опасен — убей.

— Лиента… — не веря в то, что услышала, ошеломлено проговорила Адоня.

— Адоня, если во мне зло… Я теперь не знаю себя. Если он сделал меня другим — будь милосердной, закончи с этим поскорее.

Она бросилась к нему, упала на колени, прижалась, обняла… Потом снова отстранилась, посмотрела пристально, испытующе, — и удивительное сияние ее глаз поплыло, преломляясь в заполнивших их слезах.

— Всё, Лиента… теперь уже всё… ты от него освободился! Хороший мой! Как? Как ты это сделал?

Плача и смеясь, она целовала его, гладила волосы, плечи. Потом вскочила на ноги, крикнула в ветер, в холод:

— Эстебан! Ты видишь? Ты слаб и против Лиенты! Куда же тебе до Андрея, безумец!

— Почему — Андрей? Про что ты, Адоня?

— Он не утерпел и рассказал о своих замыслах. Несчастный, он не знает, что такое любовь, друзья, что можно ради них сделать. Если бы знал, он зашил бы себе рот.

— А ты ни рано ли торжествуешь? — прозвучало сверху и, обернувшись, они увидели на гребне человека в черном. Одновременно заметно ослабли шквальные порывы ветра, он перестал разрывать слова, заглушать их свистом и воем. — Это еще не финал. Да, ты мне опять напортила. Но это дает мне право на маленькую компенсацию. Я придумал смешное продолжение. Пока я не отпущу, вы отсюда никуда не уйдете — у самой у тебя сил не хватит, твой Лиента всё же задал тебе хорошую трепку, правда? Поэтому придется попросить у меня билетик на выход. Теперь спросите про цену. Цена — жизнь одного из вас. Один останется здесь.

— Плевать нам на твои условия, Эстебан, — с ненавистью проговорил Лиента. — Позаботься о себе.

— Ну, так уж и плевать! Не скажи… В общем, друзья мои, погадаю я вам о вашем самом наиближайшем будущем. А выпадает вам недолгая встреча с симпатичным зверенышем — местной, так сказать, фауной. Подозреваю, что он голоден. Но не обжора. Он удовлетворится только одним из вас — сожрет и удалится переваривать. Мне, право, всё равно, что он предпочтет: еду побольше или еду повкуснее. Меня устраивает любой из вас, кто останется, я от своих планов не отступлюсь. Но, естественно, леди, с вами мне мороки больше будет, если останетесь вы, а не ваш приятель, ты понимаешь. Поэтому сейчас будет пикантная деталь: я видел, что Гондвика ты готова была прикончить, а Лиенту в пасть Урху отправишь? Ведь не откажешься остаться со мной один на один и осложнить мне жизнь?

Лиента поднял с камней меч, вытянул его из ножен.

— Это ты с Урхом собрался расправиться? Да-да, непременно попытайся! Хочешь, я даже пожелаю тебе удачи? — он расхохотался.

— Адоня, кто этот Урх? Какой он?

— Не знаю.

«Адоня! Ты слышишь меня?»

Она резко вдохнула, будто задохнулась, и Лиента сжал ее плечи.

— Что?! Тебе плохо?

«Лиента! Это я, не произносите моего имени вслух».

Они посмотрели друг на друга, и Адоня качнулась к нему, ткнулась лицом в грудь, он скрестил руки за ее спиной.

«Всё будет в порядке. Но не надо, чтобы он обо мне узнал раньше времени, пусть всё остается так, как есть. Я приду, если понадобится, но если он узнает о моем присутствии, он может что-то изменить, а эта ситуация сейчас вполне нас устраивает».

Откуда-то, будто из-под земли, донесся гул. Адоня подняла голову, посмотрела на Эстебана.

— Да, дорогая, это привет вам — со злорадной насмешливостью проговорил он. — От зверушки, которую твой первый супруг намерен искромсать в лапшу.

«Не бойтесь. Этот зверь не опасен для вас».

«Как его убить?»

«Убить — едва ли. Он слишком велик».

«Как… торх?»

«Больше гораздо. Этот зверь — идеальное орудие убийства. При том, что безмозглое, слепое и глухое. Но Урху это не мешает, он никогда не промахивается».

««Почему?»

«Жертва посылает ему импульсы, и Урх четко на них реагирует. На малейший импульс страха. Эстебан уверен, что ситуация для вас безвыходная.»

Вдали снова прокатился гул, похожий на затухающий гром.

«Андрей, но ты считаешь, что он нам не опасен?» — спросила Адоня.

«Ты способна изменить ситуацию в свою пользу. Весь мир этот, в котором вы оказались по воле Эстебана, — искусственный, созданный им. Это материализованые мыслеформы. Но ты тоже способна их создавать. Разве нужны Эстебану твои подземелья с хранилищем древних знаний? Разве он окружил Яссона Гондвика преданными слугами, готовыми отдать за него жизнь? Всё, что здесь доброго — от тебя, Аданя. Даже не понимая, только на подсознании, ты смогла ему активно мешать».

Подземный грохот не прекращался.

«На кого он похож, Дар?»

«Ну… скажем, на дождевого червя».

«Он хочет испугать нас дождевым червем?»

«Адоня, формируй ситуацию по своей воле, корректируй ее сознательно. Урх, по замыслу Эстебана — исполинское, совершенно неуязвимое создание. А ты найди в плане Эстебана изъян, создай его».

Гул теперь слышался постоянно, с нарастанием. Временами под ногами мелко вздрагивало, и с сухим шорохом катились вниз камешки.

«Андрей, я правильно поняла? Урх не видит жертвы и не слышит ее, не реагирует на тепло, вообще ни на что, только на страх?»

«Да, Адоня.»

«Как он движется?»

«Под землей. Эстебан формирует систему тоннелей. Он уже близко».

Косо торчавший недалеко от них обломок повалился и, медленно переворачиваясь, потом, ускоряя свое движение, покатился вниз. Шум нарастал, порой становился оглушительным.

— Лиента, смотри, Эстебан не боится, он закрыт, уверен в себе. Так же точно могу закрыться я, и стану неуязвимой. Закрыться — это не выдавать о себе никакой информации. Твоя защита — твое самообладание и сила воли. Мы не дадим этому негодяю ни одного победного мгновения. Не допускай ни малейшего, сомнения, — ни в себе, ни во мне, — если раскроешься, мне будет сложнее.

— Не надо, не сомневайся и ты во мне. Сейчас, когда мы трое, вместе, я уверен, как никогда.

— Э, друзья мои, право, это становится неприличным — довольно обниматься. По-моему, раньше промеж вас такой уж любви не было. Или это прощание? Знаешь, брат Лиента, сдается мне, — эта крошка окажется куда проворнее тебя и прыгнет в пасть твари скорее, чем там окажешься ты. Не хочешь ли и со мной попрощаться, малышка?

— Распрощаться с тобой? С удовольствием. И хорошо, если бы навсегда. Может, твой зверь окажет нам такую любезность?

— Что? — мгновение смысл Адониных слов не доходил до Эстебана. Потом он расхохотался.

— Честное слово, мне будет жаль тебя, — проговорил Эстебан. — Шутить в такую минуту… И всё же, позвольте прервать ваши любезности, уверяю, сейчас начнутся прелюбопытные вещи. — Эстебан не придал значения словам Адони, не подозревая, что крохотный вирус сомнения уже проник в него.

«Лиента., его появление будет слишком… эффектным. Во-первых, слишком громко, берегитесь звукового удара. Потом, его размеры… Пусть Адоня завяжет тебе глаза и зажми поплотнее уши».

" Так надо?.." — с сомнением спросил Лиента.

" Да, делайте, как я говорю. Не беспокойся, ты его услышишь".

Лиента снял рубашку, оторвал от нее широкую полосу и протянул Адоне. Она свернула лоскут в плотную повязку.

— Эй, зачем это? Чтобы не видел, как Урх примется за тебя? И впрямь, с точки зрения эстета Гондвика это будет малосимпатичное зрелище!

Почва содрогалась так, что уходила из-под ног.

«Приготовьтесь! Вот он!»

И в эту секунду Адоня увидела, как вздыбилась земля в полумиле от них, взорвались скалы, посыпались камни, и с пронзительным свистом, ревом выметнулось циклопическое тело. Оглушительный трубный рев обрушился сверху вместе с грохотом скальных обломков. Запрокидывая голову, раскачиваясь, зверь извергал из себя звук такой силы, что барабанные перепонки должны были лопнуть. Смрадное, палящее дыхание бешено рвалось из пасти вместе с дьявольским ревом.

Казалось, сам ад исторгается из его недр. Адоня была ошеломлена зловещей мощью олицетворенного зла, но одновременно — зачарована его совершенством. Гладкое тело серо-стальным отсветом напоминало клинок. Зверь возбужденно ворочался, и мгновенные радуги вспыхивали и гасли на его коже, он весь был в радужном сиянии. Под неуязвимой кожей перекатывались округлые бугры мышц, завораживали гармонией силы. Длинные усы-щупальцы то напряженно дрожали, то со свистом секли воздух. В разверзтой исполинской пасти ослепительно сверкал частокол длинных, как сабли, зубов. Что-то тяжело ворочалось, скрежетало и лязгало, скрытое гребнем, в какие-то мгновения вздымались и опадали гигантские округлости, похожие на холмы.

Постепенно рев перешел в утробное ворчание, щупальца опустились на камни, зашарили между ними; голова твари медленно и плавно, как невесомый дирижабль, скользила над скалами — ноздри раздувались, из них через равные промежутки времени со свистом вырывался пар, большие выпуклые глаза, казалось, отыскивали жертву. Но зверь различал только тьму и свет, не больше. Именно яркий свет, неожиданно ударивший по глазам, привел его в бешенство.

Не обнаружив ничего, достойного внимания, животное впало в апатию, замерло неподвижной глыбой — дыхание равномерно вздымало тело, и по нему пробегали, затухая, яркие радуги. Только щупальца неустанно и методично обшаривали прилегающее пространство. Наступившая тишина показалась мертвой, хотя слышно было, как далеко внизу сыплются камни

— Святой Тау, — отнимая ладони от ушей, сказал Лиента, — теперь понятно, почему он глухой. Это же надо — так орать.

Он потряс головой.

— Что теперь, Эстебан? — насмешливо проговорила Адоня.

— Будь ты проклята! — с ненавистью вырвалось у него. — Что ты с ним сделала?

— С твоей скотиной? Помилуй!

— С твоим лугарином, черт побери!

— Адоня, — подал голос Лиента, — я никак не могу отыскать в этой повязке какую-нибудь щель, а подсмотреть очень хочется. Страшно любопытно, из какой глотки могут исходить такие звуки.

— Желаю тебе исследовать эту глотку изнутри, — проворчал Эстебан.

Лиента снял повязку.

— Где оно? Вот это? Это обещанное чудище? — он скептически оттопырил губу. — На мой взгляд, великоват. Эстебан, не боишься, что он обидится? Пригласил на обед и оставил голодным. Ты бы отошел подальше.

— У тебя сегодня не самый удачный день, Эстебан. Ты начал его со своей смерти, зря. Ты неизвинительно оплошал, «великий» маг. Смерть серьезная дама, чувства юмора у нее совсем нет. Поэтому и мы дальше шутить не намерены. Ты затеял игру и проиграл, хотя еще не знаешь этого. Ставки в ней были очень большие, поэтому проиграл ты много.

— Ух, как ты заговорила! — зло рассмеялся Эстебан. — О каком проигрыше речь? Все живы, здоровы, мы еще сыграем! Вторую партию.

— Проиграл, Эстебан.

Адоня смотрела, как один из щупальцев зверя шарит в нескольких дюймах от сапога Эстебана, всё ближе и ближе к нему. Вот коснулось вскользь, отодвинулось, снова толкнулось, посильнее.

Эстебан отпихнул его, и в то же мгновение оно молниеносно обвило ногу до колена. Зверь реагировал на механическое движение. Хватал дерево, которое раскачивал ветер, покатившийся камень. Через некоторое время неживое отпускал, но живое начинало вырываться, появлялся страх — естественная реакция на опасность, — чем и подтверждал свою съедобность.

— Тварь безмозглая! — выругался Эстебан, замерев на месте.

— Не ожидал? Эта страница не из твоего сценария? Да, лучше не делай лишних движений, а то он спеленает тебя до самой макушки, либо закончит дело раньше времени. А мы хотим, чтобы ты знал. Я не успела сказать, что именно ты проиграл. Жизнь. Будь на нашем месте твои сородичи, они бы вернули тебя домой, и там судили. Мы — не земляне и нас не устраивает их суд, он слишком гуманнен даже к таким выродкам, как ты. А тебе жить не надо. Поэтому судить тебя будем мы — Лиента и я.

— Вы что, собираетесь меня убить? Поганая тварь будет меня держать, а вы — убивать? Очень благородно!

— Зверь держит тебя, чтобы не вздумал удрать, ты ведь непременно попытался бы. А умрешь ты той смертью, которую готовил для одного из нас.

— Урх поможет вам? Интересно, как ты его заставишь? — с сарказмом проговорил Эстебан, он не верил ни одному слову Адони. — Ты пытаешься меня испугать вот таким способом? Глупышка!

— Эстебан, сейчас ты увидишь человека, который был тебе очень нужен. Неужели ты не почувствовал, что он здесь? Это будет последнее, что ты увидишь в своей жизни. Пусть будет с тобой милость Божья.

— Так я тебе был нужен? — услышал Эстебан и судорожно обернулся на голос Андрея, в глазах, в лице метнулся страх.

Кажется, он вскрикнул, но голос утонул в зеве зверя. Молниеносно и высоко взметнулось гигантское тело, распахнулась широкая пасть, утыканная белыми остриями, обдала Эстебана клубами зловонного дыхания и обрушилась на него сверху, накрыв черную, судорожно дергающуюся фигурку, искаженное криком белое лицо…

Лиента привлек к себе Адоню, заслоняя от нее жуткое зрелище.

Когда Адоня обернулась, не было ни Эстебана, ни зверя. Она медленно опустилась на камни и заплакала. Андрей, прыгая с камня на камень, сбежал по склону, поднял с ледяных камней. Она обвила руками его шею, уткнулась в него.

— Всё кончилось, родная моя… Теперь всё… — он качал ее на руках. — Плачь, Адонюшка, теперь тебе можно… тебе всё можно теперь — ты одолела его! Адоня, ты всех нас закрыла от беды! Вы оба!

Адоня подняла лицо, повернулась к Лиенте, засмеялась сквозь слезы, протянула ему руку.

— Лиента!

— Я-то плохим помощником тебе был… — проговорил Лиента.

— Дурачок! Он не победил тебя, хотя защититься тебе от него было нечем! Какой ты дурачок, Лиента!

— Адоня, — с деланной укоризной проговорил Андрей, — все же… вождь… Ты поуважительней…

Лиента не выдержал, улыбнулся, шагнул к ним и обнял Андрея вместе с Адоней. Так они стояли некоторое время, прижавшись друг к другу, чувствуя тепло другого.

Спрыгнув на землю, Адоня неожиданно вскрикнула, прижала руку к груди. Они вдруг поняли, что не уловили момента, когда к ней вернулся облик маленькой ведовки. Порванное платье, пропитанное кровью, заскорузло от холода. Андрей глянул на Лиенту, на том не было даже рубашки. Хоть ветер стих, было нестерпимо холодно.

— Уходить отсюда надо.

— Я попробую сделать теплее… — сказала Адоня.

— Зачем, если нас здесь не будет? Попытайся лучше с дорогой. Не на Землю, это ты сейчас не сможешь. Погостим пока у Яссона Гондвика.

Лиента посмотрел удивленно.

— Что? — засмеялся Андрей. — Зовешь нас в гости?

— А он есть — тот мир?.. Эстебана нет больше… и я не Гондвик.

— Вот и посмотрим, что там осталось. Там Адониного было много. По крайней мере, там гораздо больше тепла.

Он повернулся к Адоне, подхватил ее на руки.

— Я сама могу!

Он бережно обнял ее, прижав ее лицо к своему, прошептал:

— Дай мне, наконец, почувствовать, что ты — вот, со мной, возвращайся ко мне. Мне кажется, ты еще где-то далеко, я боюсь, что ты еще далеко.

Андрей нес ее, прижимая крепко и бережно, осмотрительно ставил ногу, чтобы не поскользнуться на каменной осыпи. Краем глаза ловил блеск ее глаз, чувствовал на щеке теплое дыхание, и сердце обмирало от огромной, благодарной любви и трепетной нежности.

Они не заметили перехода, будто это заведомо должно было пройти мимо сознания. Только вдруг обнаружили, что не камни сыпятся из-под ног, а шелестит мягкая густая трава и дышит теплом летняя ночь. Адоня неуверенно улыбнулась:

— У меня получилось?

— У тебя всё получилось. — Андрей прикоснулся губами к ее лбу — лоб был влажным от испарины. — Лиента, ты можешь определиться в «своих» владениях, где мы? Замок далеко?

Лиента осмотрелся, зацепился взглядом за холмы, за темнеющую в стороне рощу.

— Да, не близко.

— Тогда заночуем здесь. Адоня устала, ей покой нужен.

— Нет, я могу…

Он приложил пальцы к ее губам:

— Всё, прекращай воевать, будь послушной женой.

— С удовольствием, — прикусив губку, улыбнулась Адоня.

Скоро посреди бескрайней тихой ночи затрепетал островок живого огня.

Летняя ночь короткая. Только-только загустела бархатная звездная темнота, а глядь, — уж не темнота — сумрак, разбавленный предутренним светом, и потускнели звезды. И хоть сонно и тихо вокруг — спят птицы, цветы смежили лепестки-реснички, но ровный свет разлился широко, прогнал ночные страхи и оттого сладок предутренний сон.

А небо уж румянится, вестница нового дня разливается над миром. Молочные реки потекли по ложбинам. Как в брод бросаются кони, будоражат их дерзко, и долго потом не могут успокоиться взбаламученные, разорванные потоки.

Андрея разбудил топот. Он поднял голову и увидел, как по лугу наметом летят всадники. Приподнялся Лиента.

— Сюда! Здесь! — услышали они крик.

Кто-то почти на скаку спрыгнул с лошади, упал перед Лиентой на колени и с почтением, сквозь которое пробивалась едва сдерживаемая радость, склонился к руке хозяина.

— Слава Всевышнему, с вами ничего не случилось, мой господин!

Лиента слегка растерянно взглянул на Андрея, тот кивнул ободряюще.

— Рустер! Откуда вы здесь?

— Вы не вернулись вчера, и мы искали вас до поздней ночи, боялись, как бы опять не приключилось какой беды. И едва рассвело, я снова поднял людей.

— Рустер, прошу познакомиться: Дар, Адоня — у нас никогда не было и не будет более высоких и дорогих гостей. Вели подать коней.

Был вечер. Андрей, Лиента и Адоня стояли на холме и смотрели на возвышающийся в отдалении замок. Поначалу он выглядел, как обычно — остроконечные крыши башен, шпили и флюгера, широкая крепостная стена, распахнутые ворота, через которые была видна часть двора. Потом что-то неуловимо и невнятно изменилось, глаз стал искать это неуловимое, и уже яснее обозначилось дрожжание воздуха вокруг замка — будто заструилось марево, и надвинулась легкая дымка, размыла четкость очертаний. Дрожание усиливалось — исказились линии, поплыли. Замок — такой прочный и основательный всего несколько минут назад, оторвался от земли, превратился в мираж и медленно истаял.

— Андрей, — тихо проговорила Адоня. — Для них это правда… ничего не значит? Лигита, Рустер… другие… Они были искренне преданы Яссону Гондвику, любили его.

— Несколько дней назад они из фантазии перешли в плотный мир и не заметили этого, это только внешнему наблюдателю видно. Почему же трансформация в обратную сторону должна быть другой? Они, — герои придуманной истории, придуманной жизни, — мыслеформы. А то, что материализовались на время — история их нисколько не изменилась от этого. Не переживай зря. Ты для них всё сделала, даже любимого хозяина оставила. Надеюсь, Лиента, тебе никогда не придется встретиться со своим двойником. — Андрей обнял Адоню за плечи. — Отпусти их, пусть живут своей, неизвестной нам жизнью, как миллионы или миллиарды других жизнеспособных фантазий.

— Что значит — жизнеспособных?

— Значит, достаточно энергетичных, имеющих что-то подобное душе. Или, когда творец свою душу в свои творения вкладывает. Говорят же — сделать с душой. Это талантливым под силу. Твои — жизнеспособны, не переживай за них.

Адоня осмотрелась — дымка тумана сгущалась вокруг, в ней уже утонули дали. Синева неба теряла яркость, густела не по вечернему — сквозь него еще не виднелась, но уже угадывалась бездна космоса.

— Тогда уходим, — Адоня сжала руку Андрея, ласково улыбнулась Лиенте.

Трижды продублированный сигнал БИССа заставил Глеба резко поднять голову. Взглянув на три экрана, он вскочил.

— Линда!!!

Она слетела по лестнице, испуганно бросилась к камерам.

— Ох, Глеб, они возвращаются! Все! Как ты меня напугал! Так, ты давай к Адоне, а я возьму Лиенту с Андреем. Сначала дыхание до нормы. Тихонечко… Следи за пульсом, за сердечным ритмом…

Через несколько минут трое почти одновременно открыли глаза.

— Давно мне не было так хорошо… — проговорил Лиента и улыбнулся как-то виновато.

— Скорее посмотрите! — воскликнула Линда. — Он улыбается!

— Правда… — смутился Лиента, взглянул на Адоню.

Адоня смотрела на него молча и понимающе, у нее были ласковые глаза. Они сидели на открытой веранде, и им было удивительно хорошо всем вместе.

— Лиента, — сказал Андрей, — ты всё же открой секрет — за что тебе онга дали? Чего это ты такое совершил невероятное?

Помолчав, лугарин проговорил:

— Я ничего не совершал. Там была придуманная жизнь… А в придуманной жизни Яссон Гондвик был один, без меня.

— Да, — задумчиво проговорила Линда, — память о том, чего не было. Легенда. Когда существовал шпионаж, легенду сочиняли для разведчиков. Твоя легенда наполовину была сочинена Адоней, и за высокое звание тебе, видимо, надо ее благодарить. Ведь этот титул ни подкупом, ни хитростью, ни подлостью получить нельзя, а только личной доблестью, мужеством и так далее. И посмотрите, даже и не так важно, — за что. Адоня ведь и сама этого не знает. Важен сам факт обладания им, титул налагал обязанности, Лиента обязан был ему соответствовать своим внутренним содержанием.

— Интересно! — засмеялся Глеб. — Причина и следствие поменялись местами! И всё же, вождь, по легенде, за что ты онга получил?

— Выкрали мальчика, единственного сына в семье, и сделали заложником. Прятали его в Пограничных Землях, и Гондвику стало кое-что об этом известно. Он выкрал его назад.

— А что за мальчик? — поинтересовался Глеб. — Видно, дорогой?

— Наследный принц.

— Вау! Это да! — с восторженным уважением протянул Глеб.

— Если бы все секреты оказались такими же легкими, — сказал Андрей.

— Да, — покивала Линда, — трансперсональная психология многим обогатится, если все загадки, что мы им подкинули, разгадать сумеет. Но сумеет ли?

— Как они Адоню уговаривали, мне их даже жаль стало! — улыбнулся Глеб.

Адоня подняла голову, встретила взгляд Андрея.

— Да, мне тоже трудно было отказать им в сотрудничестве. И я, действительно, намного облегчила бы им путь к разгадкам. Но… — она задумчиво покачала головой, — слишком много этого было… не хочу…

— А тебе самой не интересно разгадать? — спросила Линда. — Почему, например, перестала работать программа Эстебана, и к Лиенте вернулась память?

— Мне кажется, тут просто: я сказала слова, которые сработали как код, и через несколько секунд Лиента теряет сознание, код проваливается в подсознание, и происходит прорыв глубинной памяти. Если бы он не потерял сознание, программа, на это сознание посаженная Эстебаном, всё откорректировала бы.

— Действительно, просто!

— Ну, не так уж совсем просто, — улыбнулась Адоня. — Еще я поцеловала Лиенту. А в ваших сказках спящих всегда будили поцелуем. Я имею в виду — не нормально спящих.

— То, что я был не нормальным, это верно!

— Адоня имела в виду твое спящее сознание. В психологии это называется сумеречным состоянием, пограничным — между явью и сном.

— И еще — кровь. Часть меня осталась с Лиентой.

— Ты в самом деле, была бы ценнейшим сотрудником у них, — сказал Андрей.

— Нет, сейчас я хочу быть только твоей женой. Ты не разочаруешься во мне из-за этого?

— Я боялся, что им удастся уговорить тебя остаться.

— Не удастся. Я как будто чувствую какую-то преграду… Нельзя слишком много об этом знать. Опасное знание. Мне многое открыто. А кем? Сверхразумом? Но разве не ясно, что он не хочет распространения запрещенных знаний? Ни через ТИСС, ни в ментограммах ничего не передается. Значит, одной мне предназначалось, потому что была крайняя необходимость? Эта история сделала меня мистиком… сверхмистиком. Я почувствовала над собой иную волю — не Эстебана, разумеется, а другую, мудрую, всезнающую и непостижимую для человека. Надо быть безумной, чтобы идти против нее.

— То есть, ты думаешь, людям не удастся до конца разобраться с этим делом? — задумчиво проговорила Линда.

— Только до какой-то степени. Загадки останутся. И это правильно, так надо.

— Адоня, еще один только вопрос. Есть у тебя какие-нибудь догадки об Андрее?

— Линда, парапсихологи тебя, случайно, не завербовали в осведомители? — спросил Андрей.

— Нет, — засмеялась она. — Но сам подумай — глубокая ночь, ты врываешься ко мне, совершенно безумного вида и заявляешь, что тебе необходимо уйти к Адоне. Честно говоря, я тебе, такого, испугалась. А потом… Признайся, ты моим сознанием тогда… — быстрый, острый взгляд Андрея заставил ее замолчать. Помедлив, она проговорила: — Нет, извини, я глупость сказала. Извини, командор.

Андрей улыбнулся.

— Брось, ты здорово помогла мне. Всем нам. Свою часть дела ты отлично сделала. За что винишься?

Заря багровела, наливалась густотой, поздний вечер перешел в ночь.

Лиента чуть повернул голову на шорох песка. Андрей подошел, сел рядом с ним.

— Любуешься закатом?

— Красивая ваша Земля. Я мало успел увидеть, но, кажется, она очень похожа на нашу планету. Только она… мягче. Теплее, добрее…

— Лиента, тебе плохо?

Он обернулся, готовый возразить, но глянул на Андрея, и возражение осталось не высказанным. Усмехнулся:

— Тебе ведь не нужно это, — он положил ладонь на ТИСС, — чтобы прочитать в моей душе.

Помолчав, заговорил:

— Я смотрел на вас… Душа радовалась. То, что случилось, даже оно не страшно, потому что вы всё равно вместе.

— Земляне умеют быть благодарными, Лиента, — негромко проговорил Андрей.

Глаза лугарина метнулись к Андрею, он не отвел свои, долгие мгновения держал болезненно-требовательный взгляд:

— Я боюсь неправильно понять твои слова…

— Ты понял правильно. Завтра отправляемся на планету.

Лугарин перевел взгляд вдаль, на океан. Только желваки на скулах выдавали его состояние.

— Где они, Дар?

— Уже у нас. Только еще не знают об этом.

— Дар, ты тоже полетишь со мной? — в лице Лиенты вдруг что-то дрогнуло, голос надломился: — Ты нужен мне, Дар…

Андрей улыбнулся:

— Так я же говорил, — пока я нужен, я с тобой, — он сжал плечо Лиенты: — Не переживай, всё будет хорошо.