Побег… Об этом я, конечно, не могла не думать. И готова была воспользоваться малейшей возможностью вернуться в Россию. Вот только возможность эта не торопилась ко мне. У меня не было денег, не было документов. А была чужая страна. Были непонятные, и оттого непредсказуемые люди, среди которых я очень выделялась «иностранной» внешностью. Были достаточно впечатляющие рассказы Людмилы, в правдивости которых я могла усомниться еще месяц назад, но теперь я верила, что так оно все и было, от слова до слова. Мне было страшно. И как ни грустно, но наиболее защищенной я чувствовала себя под крылом этого сутенера, Никиты.
А ведь он, и правда, всерьез заботился о моей безопасности. У меня даже личный страж появился! Уж не знаю, в большей мере из каких соображений он исходил: страховался ли на случай моего побега или просто беспокоился обо мне. Побудительные мотивы меня мало волновали. Какая мне разница, какое назначение у стены — не пустить меня во внешний мир или не подпустить зло этого мира ко мне, когда я сама остро чувствовала необходимость этой стены. Таким образом, я предпочитала видеть в Расуле телохранителя. Худощавый, смуглый и… опасный. Я затруднилась бы объяснить, что было в нем такого, что внушало уверенность — здесь он как раз на своем месте, и можно доверить ему свою жизнь. Это было и в походке, и в точности движений, в остром взгляде. И одновременно где-то фоном шло смутное желание как бы отстраниться от него, держать дистанцию осторожности. Он напоминал мне черного дога, которого и в голову не придет назвать существом доброжелательным.
Не знаю, какие чувства испытывал Расул ко мне, но порой мне казалось, что я для него не женщина, ни личность, а просто некий объект, который он должен охранять. Когда он на меня смотрел, глаза оставались такими же холодными и бесстрастными, какими он только что смотрел на дорогу или в окно.
Впрочем, я не особенно озадачивалась нюансами наших взаимоотношений. Он делал свою работу и делал ее хорошо, пожаловаться мне было не на что. Хотя поклонников моих все больше раздражала и заводила моя, непонятная им, недоступность. Вот что меня беспокоило гораздо больше. Я чувствовала себя куском мяса, которым дразнят голодных собак, но почему-то не дают сожрать. Я боялась, что это может плохо кончиться.
С грустной иронией над самой собой я вспоминала недавние свои «сложности и проблемы», которые создавали мне мои восторженные поклонники.
Озадачивавшие меня ситуации возникли почти сразу, как я начала работать в варьете. Через считанные дни я обзавелась почитателями. Меня ошеломила настойчивость, с которой они добивались моего внимания и расположения, это была настоящая осада. Цветы, подарки, неожиданные визиты в гримерку, крики во время работы на сцене… Очень скоро новизна ощущений прошла, и назойливые знаки внимания начали мешать, раздражать, а то и шокировать. Я начала психовать и метаться.
Но это тоже был только период, который скоро миновал — в чем-то помогли Леонид и девчонки, а еще — мое провинциальное воспитание: ничем не поступившись внутренне, я нашла правильный стиль поведения. Я не отталкивала людей, выказывающих мне симпатию и признательность, не задирала спесиво нос. Но в то же время я однозначно давала понять, что вольности, грубости или наглость меня оскорбляют и обижают.
Если выпадал случай, я перекидывалась парой слов с теми, чьи лица стали мне скоро хорошо знакомы, потом я и имена их узнала. Я старалась сказать каждому что-то, предназначенное только ему, что позволяло увидеть: человек не смазывается с толпой зрителей, я знаю его, помню. Но, опять же, — я избегала поступков и слов, в которых можно было углядеть какое-то мое особое расположение именно к этому человеку.
Я не принимала в дар ничего, что повлекло за собой обязательства с моей стороны. Я отказывалась «посидеть в ресторане», «стать самым желанным гостем на дне рождения», категорически возвращала назад дорогие подарки. Естественно, это вызывало в моих поклонниках неудовольствие, но не злость и не зависть — самые опасные чувства. Завидовать было просто некому — они знали, что никто благосклонности моей не добился, и все в равном положении. А злиться… нет, моя позиция скорее, вызывала у них уважение. В общем, мне удавалось не отталкивать и не приближать их к себе. Я радовалась тогда, как классно все у меня получается, и не знала, что все это — только маленькие и миленькие цветочки, а горькие ягодки зреют для меня впереди.
Я не зря чувствовала, что добром дело не кончится. Хотя получилось не так, как мне представлялось. Как ни смутны были мои страхи, но боялась я, в основном, Никиты, того, что ему надоест изображать покровителя. Покой мой сильно смущали мысли: ну в самом-то деле, с какой стати ему так хлопотать обо мне? В бескорыстие его я не верила, а проникнуть в мысли и намерения не могла. Однако я была уверена, что есть у него на мой счет какие-то планы, и ничего хорошего мне от них ждать не стоит.
Но получилось все неожиданно и непонятно. Как ни тщательно стерегли меня, а оказалось, что все же не достаточно.
В ту ночь я свое отработала. Вслед мне неслись возбужденные крики и возгласы, но больше выходить я не собиралась даже чтоб раскланяться и раздать воздушные поцелуи. Хватит. По короткой лестнице в несколько ступеней я сбежала со сцены и оказалась в узеньком коридоре. Здесь ждал меня Расул, но на этот раз за мной никто не увязался, и от него потребовалось только проводить меня в грим-уборную.
— Я отойду на пару минут, до туалета. Без меня не выходи.
Почему он не закрыл дверь в мою каморку — случайно или намеренно «оплошал», я так и не узнала.
Когда, буквально через полминуты после его ухода, я услышала, что дверь открылась, и глянула в зеркало, то увидела у себя за спиной трех здоровенных, черных мужиков. Я даже испугаться не успела, как к лицу плотно прижали тряпку, инстинктивно я вскрикнула, вернее — собиралась крикнуть, потому что прежде я глубоко и резко вдохнула… перед глазами поплыло…
Очнулась я быстро, по крайней мере, мне так показалось. Теперь я была в машине, на заднем сиденье. В боковое окно врывался ветер, наверное он и помог мне прийти в себя. Я полулежала, причем устроили меня довольно камфортно, и из этого бережного со мной обращения можно было сделать вывод, что добычей меня посчитали ценной.
Едва я пошевелилась, тут же встретила настороженный и цепкий взгляд здоровяка, что сидел рядом. Ну и кто он? Для него меня выкрали? Или он выполняет эту работу для кого-то другого? На всякий случай я решила его не игнорировать, но и не очень баловать своим вниманием. Для этого достаточно было не избегать его взгляда, а заинтересованно и неторопливо скользнуть по нему взглядом. И хватит с него. Теперь можно на время о нем забыть.
Может быть вам странно, что я так «ненормально» восприняла это малоприятное событие? Да меня и саму удивило собственное спокойствие. Я не чувствовала ни страха, ни растерянности. Мое пребывание за границей началось с такого сюрприза, что теперь я, кажется, готова была ко всему и потеряла способность удивляться. Да и все последующие события, начиная со дня моего приезда, не слишком располагали к беззаботному расслаблению, и сейчас все это помогло мне — я не потеряла самообладания.
Машина ехала куда-то в ночь, вокруг было темно, похитители мои молчали, я сидела зажатая между двумя турецкими мордоворотами и осмысливала новую ситуацию. Сидела я абсолютно спокойно и не демонстрировала им, как они не симпатичны. Ну правильно, зачем мне было настраивать их против себя, и сообщать открытым текстом что «с этой дикой кошкой ухо надо держать востро». Не-е-е, не стоит мне с ними воевать и приводить в боевую готовность — больно силы не равные. «Что вы, мальчики, бог с вами! Какая такая дикая кошка? Где? Только ласковая кошечка. Погладь меня — я замурлычу. Так что — расслабьтесь, мальчики».
Кто же меня выкрал? Никита приложил к этому руку? А какое это имеет значение? Сдал он меня или понятия не имеет, где я сейчас и куда меня везут, в любом случае, рассчитывать на него я не могу. Только лишь на себя.
Куда ж меня везут? Господи, какая темнотища за окнами! Ну да, ведь даже если мы проезжаем вблизи какой-нибудь деревни, там теперь все спят. Сейчас такой час ночи, что даже у самых терпеливых полуночников глаза слиплись и они сладко почивают. Вот город светился бы огнями, но не светится. Значит, он остался сзади.
Кстати, а сколько сейчас времени? Долго ли мы едем? Это мне кажется, что я быстро очнулась, а ведь могла и час, и два проспать. Часов у меня не было — я ведь не успела переодеться, так что на запястьях у меня были только браслеты. Приборной доски мне с моего места видно не было.
М-да… выходит, не нашла я ни одного ответа на свои вопросы.
Прошло еще минут двадцать, может быть, хотя — понятия не имею, сколько на самом деле, ведь и десять минут могли в таких обстоятельствах превратиться в полчаса. Мы проехали под какой-то аркой, потом по обеим сторонам дороги потянулись деревья, и я подумала, что, похоже, мы оказались в чьих-то частных владениях и едем по аллее. Деревья вдоль дорог тут увидишь почти всегда, но сейчас между ними были еще невысокие столбики с матовыми шарами фонарей. Скоро машина остановилась перед ярко освещенным фасадом большого дома, к дверям поднимались широкие ступени.
Амбал мой вышел, и еще второй, что сидел рядом с водителем, тоже не хилый малый. Дверь с моей стороны открыли и жестом показали, что я тоже приехала. Я вышла, изумленно оглядывая трехэтажный особняк, и в подтверждение моей благорасположенности к происходящему, восторженно показала кольцо из указательного и большого пальца. Кажется, этот жест на всех языках однозначен. Хотя, в чужой стране с жестами надо быть осторожнее — легко можно попасть впросак. Например, дома фига — она и есть фига. А тут с ней запросто на большие неприятности нарвешься, оштрафуют как за сквернословие, а могут и посадить на годик — тут как повернется.
Моя пантомима приносила плоды (довольно зримые на их физиономиях, с них стало уходить выражение бдительности), а я начала непринужденно щебетать почти без перерыва. Не важно, если никто из них по-русски ни бельмеса не соображает, главное — заболтать. Я вставляла в свой «светский» треп что-то по-английски, дарила им улыбки; звеня браслетами, я почти танцевальным жестом отводила волосы за плечи. Я сознательно поместила себя в центр их внимания, но теперь не в качестве добычи, а в качестве обворожительной женщины, с которой надо обращаться по иным нормам и правилам, нежели с жертвой. Я рассчетливо «перетягивала» их на свою сторону, зарабатывала очки в виде их симпатии, которую — сложись нужная ситуация — можно было бы попытаться превратить в сочувствие и сострадание. Я уже видела ответные улыбки и интерес, они называли меня Апсара и что-то говорили улыбаясь. Но какие-то почти неуловимые шрихи в их поведении подсказывали, что не для себя привезли они меня в этот богатый дом. С «принцем» мне еще предстоит встретиться.
Радостно болтая и оглядываясь с большим интересом, я интерес свой почти не наигрывала, вот только о причине его не должен был никто догадаться. И когда я увидела вдруг кое-что, чрезвычайно меня обрадовавшее в самом деле, я скользнула по нему глазами с неизменившимся выражением лица.
Оба мои спутника привели меня в небольшую комнату. Потом один ушел, но второй остался со мной, встал у двери. Я медленно обошла комнату, разглядывая какие-то безделушки, хотя спроси меня — на что я «с таким интересом» смотрела, я ни за что не вспомню. Потом я изящно обернулась к своему стражу и жалобно попросила, показывая для ясности жестами:
— Ужасно хочу пить! Вот прямо сейчас умру без воды!
К тому времени я убедилась, что в комнате нет никаких бутылок и графинов, и кажется, бара тоже. Но все же тревожилась на этот счет. И душа моя просто возликовала, когда он вопросительно посмотрел на меня, потом кивнул и вышел. Едва шаги его затихли, я быстро просунула ножку стула в большую декоративно изукрашенную ручку двери. Комната располагалась на втором этаже, и, бесшумно распахивая окно, я думала о Людмиле, готовая, как и она, просто сигануть вниз. Меня ждала первая удача — окно выходило в сад, и вторая — стена оказалась сплошь заплетена какими-то вьющимися побегами. Ни секунды не раздумывая о том, насколько они крепкие, я скользнула через подоконник, ухватилась за одеревенелые стебли и вверила себя Богу.
Оставляя кожу с ладоней на жестких плетях, обдирая колени, я мигом слетела вниз. По крайней мере, уверена, это случилось раньше, чем одураченный страж дернул за ручку двери.
Вдоль стены рос какой-то кустарник, и он послужил мне отличным укрытием, когда я побежала вокруг дома. Мне надо было попасть к парадному входу, через который меня завели в дом.
Прошли считанные минуты, и сад вдруг залился ярким электрическим светом. К этому моменту я уже видела ту замечательную машину с ключами в замке зажигания, которую, видно, сама судьба поставила для меня чуть в стороне от парадной лестницы.
Я бросилась на землю, закатилась под какой-то куст, вжалась в него, и едва удержалась, чтобы не закричать — куст оказался ужасно колючим, с огромными острыми шипами, и они впились в меня со всех сторон. Я обмерла, боясь шелохнуться — через секунды послышался топот, мимо меня пробежали люди.
И опять мне повезло, что они кинулись искать меня под распахнутым окном, вблизи того места, где я спустилась, и в саду. Никому не пришло в голову, что я кинусь к освещенному парадному, к входу. Поэтому на какие-то минуты вокруг меня стало пусто, мне этих коротких минут как раз хватило.
Мотоцикл взревел, рванулся вперед, и я на бешеной скорости пронеслась по знакомой аллее. «Господи! Господи! Только бы ворота не закрыли!» — сжав зубы, молилась я и знала, что окажись там ворота, я не сверну, мне некуда. Да и не смогу на такой скорости отвернуть. Но арка мелькнула над головой, и какие-то люди кинулись к дороге, но поздно! Теперь — фига вам!
Яркий свет фары врез_а_лся в темноту, стлался впереди меня, вырывая из ночи несколько метров асфальта, но кроме него да кусочка обочины я ничего больше не видела.
Вокруг меня как будто все теснее сжималась полная коварства ночь-западня. Только что она была моей союзницей, и враз обернулась опасным врагом. Темнота была такая густая, что казалось — ее можно потрогать и почувствовать под рукой теплый бархат. В другой ситуации я могла бы наслаждаться этой густой, бархатной южной ночью, любовалась бы большими, яркими звездами, и вдыхала тонкие ароматы ночных цветов… Но гонка на выживание в беспросветной темноте, неизвестно куда — да просто на авось… нет, поверьте, удовольствия в этом очень мало.
Сначала я просто летела вперед, все равно куда, лишь бы подальше от того, что оставляла у себя за спиной. Потом понемногу начала соображать. Дорога, на мое счастье, была мало оживленной. Я пока не увидела ни одной машины, и движущихся огней ни впереди, ни сзади не было. Это могло означать, что дорога, на которой я оказалась, какая-нибудь третьестепенная. Я заглушила мотор и посветила фарой по сторонам. Слева лежало поле, засеянное, кажется, горохом. Справа, за шеренгой деревьев, виднелся то ли лес, то ли сад. Наступившая тишина была такой же глубокой, как черный цвет ночи. Даже звон цикад не нарушал этой тишины, а как будто подчеркивал безлюдье и засилье ночи. Но когда я глянула назад, сердце тоскливо заныло: там плыли теперь огни двух машин, и что-то мне подсказывало, что это по мою душу… И хотя они были еще далеко, но это была погоня, и в отличие от меня, мои преследователи знали, куда ведут здешние дороги, где они кончаются, а где пересекаются… Я кинула машину вперед, резко рванув с места. Когда через некоторое время обернулась, я уже ничего не увидела в ночи, но легче мне от этого не стало, во мне теперь сидело ощущение загоняемой дичи. Но нет же, черт вас всех побери! Мы еще погоняем в кошки-мышки по сказочной ночной Турции!
Через несколько минут я опять увидела огни, но теперь впереди, и в значительном отдалении. И двигались они пересекая мое направление — судя по всему, впереди был перекресток, или моя дорога вливалась в какую-то другую, по которой и тянулась редкая цепочка машин. Новое обстоятельство опять заставило меня остановиться. Во-первых, направо или налево ехать? Во-вторых, очень рискованно было выезжать на оживленную трассу в такой неподходящей экипировке. Первый вопрос, кажется, можно было разрешить — подальше, впереди, виднелось что-то вроде большого дорожного щита-указателя. А вот моя одежда, скорее отсутствие ее… тут я ничего не могла придумать, и задерживаться долго на месте, это тоже было не в мою пользу.
У меня будто гора с плеч упала, когда я увидела, что щит не рекламный, чего я боялась, а со стрелками направлений и названиями населенных пунктов. И вот счастье — несколько названий показались мне знакомы! Как неожиданно и как кстати пригодились мне исследования карты Турции! Сколько вечеров мы с Игорем ползали по ней, составляли маршруты, оказавшиеся не прочнее воздушных замков, а вот ведь — пригодились! Я живо представила себе карту, «нашла» эти самые городки и смогла сориентироваться. Теперь я знала, в какой стороне лежит море и… я не хотела даже себе признаться, что подумала о вилле.
Вот это и вся моя «свобода»?! Боже мой! Чудом вырваться из лап каких-то мерзавцев, чтобы сломя голову полететь под крыло такого же негодяя, сутенера! Да ни с его ли подачи был устроен этот цирк с «похищением»?! Но что же мне делать?! Куда мне?!
Щеки стали мокрыми, встречный теплый ветер осушал мои слезы, но они текли и текли… Кажется, мне сигналили из автомобилей, которые я обгоняла, и махали руками. Господи, как же я их всех ненавидела в те мгновения! И каким равнодушием к самой себе была переполнена. Я даже о погоне перестала думать, к тому же преследователи мои никак о себе не напоминали: то ли отстали, то ли потеряли надежду отыскать меня в ночи.
В какую-то минуту, я поняла, что стала узнавать дорогу визуально, эти места я уже много раз видела из окна автомобиля, теперь берег моря был совсем близко. Почти бездумно я направила машину на малоприметный съезд, оказалась на узкой каменистой тропе и недолго ехала по ней. Потом остановилась, заглушила мотор и толкнула мотоцикл с тропинки на крутой склон, вдоль которого ехала. Мой «спаситель» исчез в темноте, внизу затрещали кусты, потом все смолкло.
Вот там, на берегу, отчаяние захлестнуло меня, и я перестала сдерживать слезы, дала им волю. Я плакала о том, что уже завтра все вернется на круги своя. Без денег, без документов — куда мне было деваться, кроме как вернуться на виллу. Ну почему этот проклятый охранник оставил дверь открытой?! По распоряжению хозяина? Никита решил-таки получить ту, обещанную за меня сумму с нулями? А отдал меня таким странным способом, чтобы избежать слез, скандалов и лишних проблем?..
Лежа ничком на остывающем песке, я искала выход, но только билась в тупиках. Я давно уже сказала себе, что ломай, не ломай голову, а только какая-то невероятная, счастливая случайность спасет меня, и все кончится. Так будет, не может не быть. Но все равно, мысль помимо моей воли снова и снова билась, металась в поиске какой-нибудь лазейки.
В ту ночь я не знала, что «невероятная случайность» уже близко, рядом. И судьба даст мне шанс начать жизнь с чистой страницы… Но если бы кто-то спросил меня: «Так дать тебе этот шанс или избавить от него?» — я бы молила об избавлении от этой «счастливой» случайности.
Невидимое море вздыхало рядом. Ветер разгулялся, и порывы его, как чрезмерно расшалившийся озорник, налетая из темноты, несли зябкую прохладу. Поначалу, прорываясь сквозь ночь, разгоряченная гонкой, я не думала о холоде и не чувствовала его. Но песок и ветер быстро остудили меня. Одета я была в то, в чем танцевала: символические шорты, коротенькая маечка-разлетайка. Переодеться после танца я не успела и теперь дрожала, обхватив плечи, пытаясь сохранить хоть частичку тепла.
Не знаю, сколько пролежала я так. Нервное напряжение и бурные слезы сменились полузабытьем. Холод не позволял уснуть, и время от времени открывая глаза, я видела, что скалы, окружающие мою «тайную» бухту, начинают проступать в темноте, как изображение на фотобумаге, опущенной в проявитель.
Вдруг прикосновение заставило меня в панике вскинуться. Я шарахнулась от темной фигуры, но чьи-то руки только сильнее сжали мои плечи.
— Ну тихо, тихо. Все уже кончилось, успокойся.
Я переглотнула, уперлась ладонями ему в грудь.
— Да не воюй ты со мной, дорогая пропажа, — засмеялся Никита. — Враги уже далеко.
— А ты? Друг? — в отчаянии выпалила я.
— Да, пожалуй, что и так. По сравнению с другими-то.
— За сколько ты продал меня сегодня, «друг»?
— Как продал? В каком смысле?.. Ах, вот оно что!.. Ладно, пошли-ка отсюда, ты совсем замерзла.
— Не пойду я никуда! — по-детски, со слезами в голосе, проговорила я и села на песок. К тому же, ноги почти не держали меня, были как будто чужие.
— Ну, не ходи, — покладисто согласился Никита, снял куртку, закутал в нее меня и неожиданно поднял на руки.
— Отпусти сейчас же! — забилась я, выдирая из-под куртки руки.
Он неожиданно сильно прижал меня, так, что перехватило дыхание, и я не сдержала вскрика.
— Ну-ка уймись! — насмешливо бросил он. — Я не спрошу тебя, как и что мне надо делать.
— Отпусти… пожалуйста…
Он поставил меня на песок, придавил плечи тяжелыми ладонями.
— И заруби на своем хорошеньком носике — мне нет нужды что-то делать исподтишка. Если я захочу, ты обслужишь всех желающих прямо там, в зале. И с большой охотой. Не понадобятся ни уговоры, ни оплеухи — всего-то один маленький укольчик.
Я молчала, чувствуя, как сердце смерзается в ледышку.
— Почему на тебе кровь?
— Что?.. Это кусты… шипы…
— До машины дойдешь?
Я шла по тропинке впереди него и глотала слезы.