Четвертое состояние
Прошли два дня и не принесли никаких перемен. В группе меня никак не выделяли и это было странно. Не могли же меня, вот такого непонятного, за просто так принять в свои.
Но не в моих интересах было стараться внести хоть какую-то ясность в эту странность. Ведь её — ясность — в первую очередь спросят с меня, а что понятного и ясного мог я им сказать? Я по-прежнему не знал где я. Не принимать же за вариант материализацию моих фантазий. Другие все варианты были не лучше: розыгрыш все-таки? ролевые игры? Да ерунда! С какой стати? Потому сидел я себе, не высовывался, вопросов не задавал. Дело само покажет.
За это время я сделал вывод: Лиса бесспорный командир. Распоряжения её не обсуждаются, сомнению не подлежат и исполняются беспрекословно. И только этим я мог объяснить такое ко мне отношение со стороны парней: Лиса приняла решение и значит оно верное.
Без меня в группе было семь человек возраста так от двадцати до тридцати лет.
Лиса, осуществлявшая единоначалие.
Патрик — её заместитель. Спокойный, уверенный в себе. Кажется, его вообще ничего не могло из себя вывести.
Жарко — худощавый, смуглый «итальянец», наверное, доктор. У парня по имени Вит — наголо бритого, с очень солидно развитой мускулатурой, которой он выделялся даже среди своих далеко не слабых приятелей, — было забинтовано предплечье. Я видел, как он и Жарко ненадолго ушли, а когда вернулись, повязка Вита свеже белела.
Так вот Вит, значит, четвертый. Его одного — ну, кроме Лисы, понятно — не было среди тех, кто меня подобрал.
Дальше тот, кого я назвал для себя Альбиносом за очень светлые коротко стриженые волосы. Он пятый. Высокий, весь какой-то резкий, колючий, с нервным аристократическим лицом. Красивый парень. Почему я решил, что он резкий-колючий, я и сам не знаю. Ничего такого он не делал, никого не цеплял, не конфликтовал. Команда вообще создавала впечатление очень слаженной, дружной. Но вот почему-то я почувствовал его так.
Кэй — тот парень, что поделился со мной одеялом, когда на мне не было и нитки. Спокойный, флегматичный молчун. Шестой.
И седьмой, Гейза — читатель. Я часто видел его с книжкой. Это про него я решил тогда, при первом взгляде, что он самый молодой в команде. Худой, тонкий, он совсем не производил впечатление самого слабого. Он был какой-то… вещь в себе. Сидит, весь с головой в своей книжке, вроде ничего не видит и не слышит. И вдруг метнёт стремительный точный взгляд, реагируя на что-то, происходящее в комнате. И вовсе не по уши он в своем чтиве, всё у него под контролем. Я один раз подумал, наблюдая его в такой ситуации: «А он и нож мог бы точно так же метнуть — неожиданно и молниеносно».
Я ломал голову, что это за команда и для чего она может существовать. Что военные они люди — это понятно. Они от кого-то скрываются, это стало ясно ещё в первый день, когда меня вели в этот их подземный бункер. Значит, в королевстве Аскаланта идёт война? Но эта команда, по всему выходило, ведёт тайную войну. Разведчики? Группа в тылу, в расположении противника? А с чего бы разведчикам по дороге подбирать невесть кого? Или это партизанская война? С кем же они могут воевать? С соседями-оккупантами или война гражданская?
Я опять попросил ту карту и подолгу сидел над ней, пытаясь анализировать, делать какие-то прогнозы, исходя из тех знаний о королевстве, которыми владел.
Вот так, разглядывая карту, я вдруг ясно осознал: это не мой мир. Алтай, Славгород — они где-то не здесь. Как я от них ушёл и почему — это другая история. Но я в чужом мире. Вот он, передо мной. Каким-то образом я прикоснулся к нему, когда стал писать о моей принцессе. Придумал сам? Или… Писатели любят говорить о том, что в состоянии творчества идеи к ним приходят откуда-то извне. Якобы не из себя творят они свои миры.
Как-то мне попала на глаза статья об открытии феномена — особом состоянии человека во время молитвы. До того было известно о трёх состояниях. Бодрствование, медленный сон и быстрый сон. Они различаются характерами электрических импульсов в коре. Статья рассказывала, что обнаружено четвертое: во время молитвы у человека происходит полное отключение мозга при ясном сознании. Я не физиолог, не представляю, как это может быть: сознание ясное, а мозг выключился. Но учёным мужам верю.
Так вот, что если творчество, вдохновение подобно молитве? Молитва — это медитация. А чем не медитация состояние творчества? Что значит само слово «вдохновение»? Не выдох-новение. А именно вдох-новение. Что в меня вдыхается и откуда. Я испытывал это состояние. Оно восхитительное. Что если в этих моих вдохновенных отключениях от реальности мне открывался некий канал в этот мир, тонкая связь? Что если я думал, будто сам сочиняю, а в действительности подглядывал в другой мир и в книгах моих переплетался мой вымысел и информация, что я вбирал с состоянии вдох-новения? Запомнилась мне фраза когда-то читаная, Мариной Цветаевой сказанная про: когда ты пишешь — ты только водишь рукой, а пишет душа. И где же летает эта моя неуловимая, неразгаданная частица, что надиктовывает моей руке? Ух ты, ёлки-палки… как принять-то такое за реально со мной происходящее? Что ж учёные не проверили на импульсы такого человека, вдохновенного?
Нет, я не мог принять эту догадку за истину. Как версию, да, пусть. Но принять до конца… нет.
А красивая мысль, что вдохновение и молитва — суть одного порядка. Выходит, любое творчество подобно молитве.
И тут мысль моя повернула на меня самого. Пусть королевство Аскаланта и весь этот мир реально где-то существовали кроме страниц моих книг. Я сейчас в нём. Но как я мог в него попасть? Туда не ходят пароходы и поезда, и самолёты не летают. И у меня с этим миром только тонкая связь. По ней, что ли, я сюда прибыл? Но для этого надо стать энергией, духом. И летать здесь в таком виде. Говорят, в астрал так некоторые умеют выходить и в тонком теле путешествовать по мирам. Но я-то вот… — я даже ущипнул себя. Очень даже физический, настоящий.
Народ, а может, я умер?