Даша стояла у окна и, улыбаясь, смотрела во двор. Там весенний месяц апрель чувствовал себя полновластным хозяином. Cнежные сугробы просели, давно утративши свою белизну, и нарядные снежинки уже не искрили, рассыпая холодные блики с крохотных иголок-лучей — снег по утрам глянцево блестел на солнце ледяными хрусткими корочками. С карниза свисали длинные прозрачные сосульки. Чуть погодя солнышко пригреет, и они оживут, начнут часто ронять веселую капель. Желтогрудые синицы цвиркали по-весеннему звонко, парочка их слетела с яблони на дорожку, принялись что-то деловито склевывать.
За спиной, в доме, еще стояла покойная тишина воскресного утра. Стукнула калитка, и Даша догадалась: «Мама!»
Мария поцеловала дочь в щеку, поставила на табурет сумку с чем-то объемным, закутанным в шаль.
— Я вот пирожков пораньше напекла, с грибами, Кирюша любит. А мальчикам калачиков. Твои-то спят еще? — она говорила вполголоса.
— Мальчишки спят, а Кира вон, — Даша опять обернулась к окну.
Там обнаженный по пояс Кирилл, раз за разом будто бы играючи подтягивался на турнике, устроенным позади дома.
— Холодно ведь! С утра-то морозно. Даша, ты бы поругала, а ну как простынет!
— Его поругаешь! — с улыбкой проговорила Даша, любовно глядя на мужа.
— Хоро-о-ош… — с чувством сказала Мария. — Какой все же красивый наш Кира! — Помолчала, с удовольствием глядя на него. — Залюбуешься! Ишь как, будто и не было ничего! Неужто все так зажило?
— Как же… — ни минутку голос Даши погрустнел. — Ночью повернется неловко и стонет во сне. Это он днем бодрится…
— Ох ты, господи… Да зачем же он себя мучает?! А ну как навредит!..
— Начинаю уговаривать поберечь себя — смеется. Говорит: «Гармаш на совесть всего сшил, нигде ничего не рвется. А остальное ерунда!» Да я смотрю, мама, лишнего-то все равно не разрешаю.
— Гляди за ним, Даша. Они, мужики, что дети малые, во всем догляд за имЯ нужен. — Мария отошла от окна, села к столу. — А я щас Галину видела. Старуха старухой. Аж черная вся какая-то стала…
— Так она и не взяла девочку… Передумала, видать.
— И хорошо, что не взяла. Никогда она чужое дитя не полюбит как свое. А ты видела, как она на Артемку с Сашенькой глядит? Я уж ни раз примечаю. Издали, ровно бы незаметно встанет и смотрит… смотрит… Прям глаз не оторвет. А подходить не подходит. Толи боится или стыдно, может. Не та она стала, не та.
— Бог с ней, мама. А я как раньше на ее жизнь не завидовала, так же и сейчас не злорадствую. Королевой себя считала, и с чем осталась? Как та старуха — у разбитого корыта. А мы… что бы там ни было, а мы счастливые. Очень счастливые. А зла в нас нет, чтоб злорадствовать. Да мы и не думаем про нее. Ой, мама, позавчера же письмо от Али пришло!
— Да ты что! И чего пишет?
— Освобождается скоро. Обещает приехать к нам погостить.
— Кира-то поди-ка рад!
— Ну, еще бы.
— Даша… а может он за деньгами едет? Тоже ведь, и приодеться надо, и жить на что-то…
— Ну за деньгами, так за деньгами. Они же его. А только не возьмет он эти деньги. О, вот и Кира!
— У нас гости! Тещинька, друг родной! — обнял Кирилл гостью.
— Кирюша, ты бы хоть свитерок какой надевал. Мороз ведь!
— Жена, где мой свитерок? Куда я его повесил? А, вот он, любимый! — Кира вытянул майку из-под Марииной сумки, надел, упрятав под ней розовые шрамы. — А тут у нас чего такое?
Кирилл разворошил сверток:
— Мм-м-м… вкуснятина!.. Что наша молодежь? Дрыхнут еще?
— Конечно, — улыбнулась Даша, услыхав приглушенное хихиканье в детской. — Не вздумай их будить.
Кирилл вошел в детскую, остановился между двух кроваток, с улыбкой глядя, как подрагивают реснички у мальчишек.
— Я даже и не собираюсь их будить! И очень хорошо, что спят! А то мне опять ни одного бабушкиного калачика не достанется!
Тут Санек со зловещим рычанием вскочил на кровати, за ним Артем, и они с двух сторон прыгнули на Кирилла. Он со смехом подхватил их, завопил: «Спасите, на меня напали дикие дети!» Мальчишки как две обезьянки ловко уселись на его руках и так «выехали» в кухню.
— Они уже приручились! — сообщил Кирилл. — Дайте им в награду по калачику!
— Ага! Щас! — пообещала Даша. — А кто, интересно, будет умываться?
— Я снегом умылся! — оскорбился Кирилл.
— Мы тоже снегом! — запрыгали у него на руках близнецы!
— Да Кирюша, опусти ты их, тяжелые ведь! — забеспокоилась Мария.
— Я вот думаю, — задумчиво сказал ей Кирилл, — как бы мне третью руку отрастить? Успею за восемь месяцев?
— Ой, Кирюш, да на кой тебе третья рука? — рассудила Мария. — Тебе на каждую два посади, ты и не заметишь.
— По два?.. Это мысль!.. — Он, прикидывая что-то, остановил взгляд на Даше.
— Так, чумазики, чтоб через секунду вас в кухне не было! Разбирайтесь там сами, как и где будете умываться. А я на стол собираю. Кто не успеет — я не виновата.
— Так точно, товарищ генерал! — отчеканил Кирилл, и близнецы с обеих сторон приложили к его голове ладошки-лодочки.
— Да идите уже! — рассмеялась Даша.
— Не нарадуюсь на вас, — сказала Мария, глядя вслед Кириллу.
Даша улыбнулась и ничего не сказала. Ей самой до сих пор не верилось в свое счастье. Она часто повторяла про себя слова, услышанные где-то, и ставшие ее молитвой: «Господи, Ты дал мне так много! Прошу Тебя, не сочти, что слишком…»