На террасе, в небесно-голубом шезлонге загорал мужчина. Тело, подставленное солнцу, уже покрывал ровный загар. Мужчина был худощав, хорошо сложен. И хотя ему перевалило далеко за полвека, он сохранял хорошую форму, тщательно следя за своим весом. Наверняка он не чурался спортивных снарядов — даже теперь, когда он полулежал в расслабленной позе, казалось, что тело его было свито из жёстких, упругих мускулов.
Он открыл глаза, заслышав шаги. На террасе появился ещё один человек — рыжеватый мужчина лет тридцати.
— Почему долго? — нетерпеливо, с нотками раздражения в голосе, спросил сидящий в шезлонге. — Привезли девчонку?
— Простите, Рустам-бек, не досмотрели. Забрал её отец. Родственники клянутся, что они знать ничего не знали. Я уже послал к Каюму, её вернут. И тогда я сам прослежу, чтоб она никуда не делась. Простите, уважаемый Рустам-бек.
— Старый дурак! — раздражённо проговорил мужчина. — Гули!
Откуда-то вынырнул мальчик лет одиннадцати с симпатичной смышлённой мордашкой.
— Ты всё приготовил?
— Да, господин.
— Идём, — кивнул мужчина и встал. Потом обернулся к Рыжему. — Можешь вернуть людей. Сейчас я иду купаться. Каюма вместе проведовать поедем.
Прямо во двор въехала машина, за ней другая. Задняя зацепила ветхие ворота и снесла их. Старик слышал, как смолкли моторы. Глянул на дверь, ведущую на женскую половину, посидел ещё несколько коротких мгновений и тяжело поднялся.
Когда он появился в дверях, гости уже вышли из машин.
— Долгих и счастливых лет жизни вам, уважаемый Каюм-апа.
— Гости в дом — счастье в дом. Пусть будет благословенным и твоё жилье, Рустам-бек, — старик произнёс традиционные слова вежливости, но лицо его оставалось угрюмым.
— Гости мы не долгие, отец, не сердись. Лучше приведи свою дочь, Каюм-апа.
— Рустам-бек… детьми твоими тебя заклинаю, — оставь её.
— Что ты говоришь, отец? Я к тебе с уважением пришёл и с добром, какую обиду ты увидел в моих словах?
— Она ведь совсем ещё девочка, не трогай её. У нас с женой нет больше никого.
— Ты хорошо воспитал свою последнюю дочь, Каюм, — рассмеялся гость. — Если бы ты знал, какие ласковые ночи она мне дарит!
Старик закрыл лицо руками. Он слышал, как мимо него провели его девочку, но не двинулся с места. Хлопнули дверцы, заурчал мотор. Когда всё стихло, он упал коленями в пыль, будто его подрубили под коленки.
Ладони скрывали слёзы, бегущие из глаз старого Каюма. Он пытался понять, за что аллах так распорядился ими? Почему отрада его сердца, утеха пожилых лет должна была стать игрушкой проклятого стервятника Рустама? Они с женой так радовались, когда пятнадцать лет назад милостью аллаха родилась у них крошка Сауле… А теперь сердце рвётся от боли, как проклятый Рустам-бек распорядился жизнью их девочки. Что ждёт её кроме мучений и позора? Скоро она наскучит негодяю и тогда станет игрушкой кого-либо из псов Рустама. Одну из таких же девочек, как его Сауле, нашли с перерезанным горлом под стеной, которой обнесена усадьба. О другой шёл слух — ревнивая младшая жена Рустама плеснула ей в лицо кипятком. Страшные вещи творятся в Зелёной долине. И в эту долину забрали его девочку.
Девушку увели в дом, а Рустам задумчиво проговорил, не глядя на стоявшего рядом Рыжего:
— Постарел Каюм, наверно, уже не такой ловкий. Как бы ни случилось с ним чего в горах. — И, помедлив, добавил: — Зря он так нехорошо говорил со мной.
Узнать можно всё, имея желание, время и известную ловкость. Арвид извлёк кучу нужной ему информации из словесного хлама неспешных застольных бесед в городке. Малые крупицы сопоставлял с тем, что уже имел, искал и находил для них место в обширном мозаичном полотне, существующем в его памяти. Причём сами источники информации очень удивились бы и искренне возмутились, вздумай кто упрекнуть их в излишней болтливости. Ведь не брать же в расчёт коротенькие, невинные обмолвки!
Арвид наблюдал за тем, что происходило на территории Шерхана. Приближенные сильным биноклем, прямо перед его глазами проходили люди, проезжали машины. Можно было рассмотреть пчёл, кружащих среди ветвей и над цветочными коврами. Ветки, густо облепленные белыми и розовыми цветами, тянулись прямо к лицу — казалось, можно почувствовать их аромат. Но вовсе не на эти красоты пришёл он полюбоваться, и обилие зелени, то и дело возникающей в окулярах бинокля, только мешало. Арвиду пришлось несколько раз сменить точку наблюдения, пока он не остался более-менее удовлетворён открывающимся обзором. Теперь хорошо был виден красивый трёхэтажный особняк (Арвид знал, что именно он и есть главная резиденция Шерхана), большая терраса перед входом и просторный участок прилегающей территории с подъездной аллейкой, газонами и ухоженными зарослями роз.
Шерхана Арвид узнал сразу, едва тот попал в поле зрения. Даже если бы Крёз не дал фотографически точное описание этого человека, Арвид не долго гадал бы, кто есть кто. Он рассматривал лицо Шерхана — смуглое, худощавое, недоброе. Две косые мышцы — от скул к подбородку — рельефно проступали под кожей и делали лицо хищным. У него был энергичный рот, выразительные губы — Арвида учили читать по губам, и с Шерханом это было легко. Повезло, что он куда охотнее говорил по-русски, чем на языке своих предков.
Арвид всматривался в глаза этого человека — тёмные, с восточным маслянистым блеском. Он был неплохим физиономистом, и, читая в лице, в глазах Шерхана, признавал, что его соперник умён и опасен. Властность и жестокость сквозили в каждом жесте, в манере речи, во взгляде. Об этом же говорило и поведение всего Шерханова окружения. Общение с хозяином никому удовольствия не доставляло, это было очевидно. В глаза ему смотреть избегали, а если быстрый, как бросок хищника, взгляд заставал человека врасплох, он начинал суетиться глазами, принимался рассматривать что-то внизу, под ногами. Шерхана боялись не без основания — Арвид видел, как он мгновенно пришёл в ярость от пустячного возражения и пустил в дело плеть. А когда, отшвырнув её, резко повернулся и скрылся за дверью, в лице наказанного сквозь боль проступила радость. Видимо, охаживание плетью было не самым страшным из репрессивных мер.
Вообще, плеть пользовалась большой популярностью в Зелёной долине. Каждый нурек Шерхана имел при себе это украшение, и хватался за него по любому поводу. Похоже, демократия заканчивалась с наружной стороны стены, и социум, обитавший по другую сторону высокого забора, жил по феодально-рабовладельческим законам.
Арвид наблюдал за людьми, входящими в дом — число их было довольно ограничено. Далеко не всякому дано было право преступать порог хозяйского дома, об этом Арвид тоже знал.
Среди право имеющих были, безусловно, члены семьи. Арвид знал, что четыре жены Шерхана и младшие дети тоже находилась здесь, на территории комплекса. Но жили они в доме в глубине сада, а в центре, близь трёхэтажного особняка, появлялись редко. Их сферой обитания был огромный дом и сад. Трое из старших сыновей уже имели свои дома и собственные семьи, но навещали отца очень часто. Ещё один сын и старшая дочь находились сейчас за границей, учились в закрытых колледжах.
Другая группа вхожих интересовала Арвида больше. Родственников и детей не очень-то выберешь — их Бог дает, а вот что представляют собой те, кого Шерхан сам выбрал и приблизил к себе? Поэтому Арвид не упускал возможности рассмотреть их пристальнее.
Походка, взгляд, манеры — поведение любого человека расскажет о нём очень много тому, кто уметь смотреть и расшифровывать криптограммы движений и жестов. Тогда они сообщат возраст их обладателя, сферу, в которой трудится, социальное положение. Расскажет про болячки, самочувствие, настроение… Да много чего расскажет, очень много.
Кроме владельца роскошного комплекса и его семьи, здесь, как знал Арвид, постоянно проживало что-то около тысячи с лишним прислуги: от горничных и кочегаров до музыкантов и художников. Целый штат врачей. Гувернеры и учителя для детей. Специалисты, которые обслуживали женщин Шерхана: парикмахеры, портные, визажист. Не меньше было тех, кто работал только на него — банщик-массажист, маникюрша и так далее. Арвид видел, как привезли и увели в дом Шерхана молоденькую девчонку. Едва ли назначалась она в горничные — видимо, четыре жены уже не привносили в жизнь Шерхана желаемого разнообразия.
В тысячу входила и команда охраны, вот о ней Арвиду необходимо было знать как можно больше. Шерхан очень дорожил своей жизнью и, видимо, имел основания опасаться за неё. Поэтому на охране не экономил. Об этом говорило уже то, что занимался ею бывший генерал-контрразведчик, отличный специалист по части организации разведки и диверсий, профессионал охранных систем. Арвид уже смог увидеть достаточно, чтобы убедиться — контрразведчик не даром ел хлеб Шерхана, его владения были превращены в гарантированную зону безопасности.
И хоть Арвид не был большим специалистом в специфике охранных систем, но чтобы сквозь них проникать, разбирался в их достаточно. Сейчас его знания сообщали ему — владения Шерхана неприступны. Ждать, когда он покинет свои пределы? Это происходит не часто, как выяснил Арвид ещё в городке. А запас времени на нуле. Шерхан уже должен испытывать нетерпение, потому что нет ни гонца, ни известий от него. Сколько времени для исполнения и возвращения мог положить хозяин? По всем прикидкам оно уже истекло. Сейчас, вероятно, Шерхан обдумывает: посылать ли другого? Посылать, однозначно, если от первого ни слуху, ни духу. Вот только когда? В этом состязании принятия решений Арвид не имел права проиграть.
«Если вы правы, если у вас не ложная правда, то помогать будут все и Бог», — в памяти часто всплыли те или иные слова лаконичных заповедей выживания. Тогда, в учебке, они казались Арвиду до смешного наивными. Но когда заставили подолгу размышлять над каждой из них, записывать свои раздумья, выстраивать ассоциативные ряды, каким-то образом случилось так, что незамысловатые слова превращались в истину, постигнутую его собственным разумом, осмысленную им. Они стали входить в его кровь и плоть, становились то же самое, что дыхание, биение сердца. И начинали говорить, когда в них возникала надобность. Часто они не только помогали обрести необходимое внутреннее состояние, но и подсказывали решение, способ действия в конкретной ситуации.
«…если у вас не ложная правда, помогать будут все и Бог… Я пришёл убить. Это моя правда. Я никогда не просил у тебя помощи, Господи, потому, что творил неправедное. Я вручал тебе в залог свою жизнь и просил рассудить — кто из нас лишний, я или тот, чью жизнь я пришёл оборвать. Сейчас я тоже отдаюсь на твой суд. Суди. И помоги мне».
Но верным было и другое, в связи с чем Арвиду часто вспоминался анекдот про старого праведника-еврея, чей дом топило наводнение. Сначала к старику прибежал сын: «Отец, надо спасаться!» «Беги. А обо мне позаботится Бог». Вода у порога, и соседи вспомнили о несчастном: «Скорее садись в нашу бричку, старик!» «Со мной мой Бог, он позаботится». Вода в доме, полез старик на крышу. Лодка подплыла со спасателями, еврей и их прочь завернул. Так и потонул. Явился пред Богом, стал ему пенять: «Я всю жизнь праведно жил, почему ты не спас меня?» «Да как тебя спасёшь, дурака?! Я ж три раза тебе выручку посылал!»
«Вот так-то. Верно, что на Бога надейся, а сам не плошай! Не пропусти свой шанс. Знать бы ещё, где его искать…»
По всему выходило, что ему надо пробираться на ту сторону стены. Проще всего было бы воспользоваться снайперской винтовкой, но похоже, такого шанса Бог предоставить ему не собирался. Чтобы заглянуть на территорию Шерхана, приходится лезть повыше на гору, но до цели тогда получается слишком далеко. Итак, надо искать способ преодолеть стену, и едва ли стоило надеяться, что именно здесь найдётся прореха в системе защиты комплекса. Арвид знал что стена была оснащена самым современным охранным оборудованием, включая несколько видов датчиков различного назначения и новейшую электронную аудио— и видеоаппаратуру. Теперь это теоретическое знание то и дело подтверждалось, когда в окулярах бинокля возникали глазки фото— и видеокамер, кАбели, опоясывающие стену. Ещё Арвид видел открытые вольеры, расположенные вдоль стены с наружной её стороны, и сильных крупных овчарок в них. Говорят, гуси Рим спасли. Эти тоже гвалт поднимут, будь здоров. И Арвид никак не хотел бы оказаться тем, на кого бросятся эти зверюги, когда одновременно, автоматически распахнутся двери вольеров.
Совсем близко распелась пичуга, не подозревая, что сидит чуть ли ни на голове у человека. Кругом кипела жизнь. Серой стрелкой шмыгнула ящерица, замерла, подняв маленькую головку с чёрными блестящими глазками, и юркнула в корни дерева, потерялась в них. Чёрный дрозд увлечённо разгребает прошлогоднюю листву, занятый добычей пропитания. Вот насторожился, скосил глаз в сторону, откуда донёсся резкий шёлест: то ли мышь пробежала, то ли стремительная змейка. Броуновское движение жизни. Только Арвиду надо свою жизнь скрыть, спрятать, прикинуться несуществующим. Чтобы даже птицы и зверьё поверили, что его нет на этом склоне, среди этих деревьев, камней, травы и листвы. И они поверили, забыв, как появился человек и остановился на краю крохотной прогалины, с которой открывался вид на долину. Не выходя на неё, он внимательно осмотрелся и скользнул в гущу кустов. Мелочь лесная затаилась, выжидая, когда он перестанет шуршать листьями и ветками и уйдёт так же, как пришёл. Но шло время, и человек, ничем не выдавая себя больше, как будто исчез. Даже знай, что здесь, на крохотном участке спрятался человек, гляди на него в упор — не увидишь. В горах, в лесу замаскироваться не так уж сложно. Среди мельтешения теней и цветовых пятен потеряться не трудно. Запах тоже не выдаст — на заимке Крёза Арвид ещё раз выварил свой комбинезон в настое трав.
Схрон получился неплохой: можно сидеть или стоять, или осторожно, не слишком беспокоя крону кустов, менять положение. В схронах мучительнее всего вынужденная неподвижность, когда лежишь, и совсем незаметный вначале камешек или бугорок медленно превращается в предмет пытки. Бороться с этой пыткой, конечно, можно, но бывает и так, что абстрагироваться от внешних раздражителей бывает непросто. Например, однажды в начале осени Арвиду довелось без малого сутки просидеть в озере, в зарослях камыша, едва высунув из воды голову под моросящий дождь. Но это тоже не крайний вариант.
А сейчас сухо, чисто, и одежда давно высохла после переправы через горный поток.
Арвид не стал ломать голову, как миновать контрольные посты на дороге. Нельзя, так нельзя. Да и зачем? Просторные дороги, это для званных гостей. Его никто не звал. Для него существуют сотни тропинок, а лучше, так и вовсе бездорожье.
Горы могли стать препятствием для кого-то, но не для него, альпиниста и скалолаза. Единственное, о чём Арвид задумывался — река. Кроме того моста с блок-постом, другой мост был далеко вниз по течению. Не так давно существовал ещё один — подвесной. Правда, старый совсем, плохонький, но его терпеливо чинили раз за разом, латали дыры и продолжали им пользовались. Потом нуреки Шерхана этот старенький мост разрушили. То ли по распоряжению хозяина, то ли от играющих сил молодецких.
Арвид знал, какими становятся горные реки в эту пору. Талые снега и весенние дожди превращают в бешеные сокрушительные потоки даже маленькие ручьи, которые и речкой-то не назовёшь. Взглянешь на такую говорливую весёлую речушку жарким летним днём и нипочем не представишь её страшных весенних вод.
Когда Арвид вышёл к реке и остановился над обрывом глядя вниз, пришло сравнение с табуном диких жеребцов. Упругие мощные струи были похожи на крутые шеи коней, кипящие буруны — на белые гривы. Обезумев, река неслись в тесной расщелине так же, как летящие по степи скакуны. Когда они превращаются в безумную стихию и только такой же стихии под силу остановить их — огню или воде. Войти в бурлящий, ревущий весенний поток, то же самое, что встать на пути табуна, гонимого смертельным ужасом.
Поток налетал на каменные стены, разбивался, высоко выплескиваясь, вскипал яростью. Казалось, что ничему живому нет места там, где спорят два великана: обезумевшая от ярости вода и несокрушимый камень гор. Впрочем, воде сдавался даже камень. Разве ни она проточила себе русло в горе, ни она ли ворочала камни в своём потоке?
Арвид некоторое время шёл вдоль обрыва, всматриваясь в противоположный берег. Русло было не слишком широким, река билась в теснине. И он знал, что рано или поздно найдёт то, что ищет. В крайнем случае — спустится до того самого разрушенного моста.
Не прошло и часа, как он увидел крепкое дерево на противоположной стороне. А спустя ещё какое-то время от только что состоявшейся переправы осталось лишь две улики: на дереве, в развилке, где от ствола отходила мощная ветка, — следы когтей «кошки», которой выстрелил Арвид, а на другой стороне, почти напротив дерева — стальная распорка в маленькой узкой трещине в скале. Хоть улики и существовали, едва ли они попадут кому-то на глаза сразу обе. Но даже и тогда — кому придёт в голову мысленно протянуть между ними тонкий тросик и на этой паутинке увидеть человека над убийственно грозным потоком?
Кстати, «над» и не получилось. Уровень воды в теснине был высоким. Как ни старался Арвид избежать холодной купели, а пришлось-таки окунуться. Впрочем, он вымок ещё до того, как вода ударила по ногам, рванула, швырнула куда-то в бок. Ещё раньше его то и дело обдавало крупными брызгами. Да Арвид и не рассчитывал выйти сухим из воды, поэтому сначала тщательно упаковал и закрыл рюкзак, и проверил содержимое карманов. Его чёрный комбинезон был очень похож на снаряжение бойцов ночного спецназа, но имел немало отличий, и у любого спецназовца разгорелись бы глаза от желания заиметь себе такую же амуницию. Одно из отличий заключалось в том, что часть из многочисленных карманов были, так же, как и вещмешок непромокаемы. Даже если сам оказался мокрым, хоть выжимай, можно не беспокоиться за оружие, патроны, зажигалку, концентраты, аптечку, рацию, НЗ, лежащее в таких карманах. То есть именно в таком состоянии, в каком был Арвид, когда, наконец, почувствовал под ботинками камни противоположного берега.
Прежде, чем заняться собой, он уничтожил свою переправу — вытянул и смотал тонкий, но очень прочный капроновый тросик, отцепил «кошку». Только после этого снял с себя всё мокрое и, тщательно отжав, надел снова. Температура талой воды была не так уж далека от температуры снега. И хотя для тренированного, закалённого организма подхватить простуду после такой купели было всё же маловероятно, Арвид не стал эту маловероятность игнорировать. Он проглотил пару таблеток из своей аптечки и разогрелся бегом. Вскоре комбинезон стал парить, но Арвид ещё не скоро перешёл на шаг, да и потом ни раз перемежал его бегом, как только позволяла местность. Влажная одежда уже не холодила, а приятно освежала разгорячённое тело и быстро сохла.
Когда сумерки спустились в долину, на стене вспыхнули мощные прожектора и залили голубоватым, неживым светом всё вокруг резиденции Шерхана. Хорошо хоть, прожектора были направлены на открытое пространство внизу, и свет не попадал на склоны, не так бил в глаза. Арвид усмехнулся про себе: «При солнышке темнее, пожалуй, было». Он ещё некоторое время наблюдал, как затихает дневная жизнь комплекса. Загорались электрическим светом большие окна и позволяли заглянуть внутрь комнат. Но Арвид смотрел в них не долго, остерёгся — линзы бинокля были укрыты от солнечного света, идущего сверху. Теперь свет был внизу, и где гарантия, что предательский блик не скользнёт по глазам бдительного охранника. А откуда взяться блику на диком, поросшем лесом склоне горы? Даже самый нелюбопытный задастся этим вопросом и не успокоится, пока не выяснит. А затевать прятки и догоняшки сейчас, когда есть возможность как следует отдохнуть? Арвид опустил бинокль.
Арвид ещё днём, заранее приметил дерево с удобной развилкой мощных ветвей, оно должно было приютить его на ночь. Пересидеть ночь на дереве, на это худо-бедно способен каждый. Но совсем другое дело уметь превратить такой ночлег в полноценный отдых с нормальным глубоким сном. Этому в Центре тоже учили.
Проснулся он вместе с птицами. Пока внизу всё ещё спало, Арвид решил посмотреть, как проникает на территорию комплекса речушка. А вдруг она как раз и станет тем самым единственным шансом.
В отличие от потока, который Арвиду пришлось недавно форсировать, эта речка не напиталась сокрушительной безумной силой весенних вод, несущихся в неё с гор. Речушка вытекала из горного озера. Его обширная каменная чаша принимала по весне много талых вод, во много раз больше, чем содержало озеро в обычном своём состоянии. И в те времена, когда долину ещё не облюбовали люди, речка тоже становилась по весне неукротимой. Тогда вешние воды стремительно катились вниз бурлящим потоком. Никакие берега не могли сдержать мутные валы, и река широко разливалась по долине. Потом люди задумали выстроить Дом Отдыха, и предусмотрительно заперли озеро плотиной. Предусмотрели и тот случай, если зима была бы необычайно снежной, и река успела бы вобрать слишком много талых вод на своём пути в долину. На этот случай соорудили искусственное аварийное русло. Стоило поднять металлический щит, и вода ринулась бы не в долину, а в одно из ущелий.
Рядом с плотиной на живописном склоне поселилось несколько семей. Смотрители и теперь не остались без работы — новый хозяин хорошо платил тем, кто наблюдал за сооружениями на реке, держал на контроле их техническое состояние, нормировал сброс воды в речку. На жизнь им было грех жаловаться — вернулся в семьи достаток, о них заботились, вертолёт прилетает регулярно, исполняются все их заказы. И люди смирились с тем, против чего вначале возмущались — между собой, понятно — когда по приказу нового хозяина их жильё раскатали по брёвнышку и выстроили взамен добротные, тёплые дома. Вот только стояли они теперь на другом месте — на берегу речки под самой плотиной — в случае чего первыми жертвами воды станут семьи смотрителей. Чем ни стимул получше смотреть.
Вариант «диверсия на плотине» Арвид тоже отработал. Устроить её было нетрудно. Заложить мину на самой плотине да испортить подъёмный механизм щита, перекрывающего искусственное русло. Взрыв — и воды озера ринутся вниз, круша всё на пути. Но не цитадель Шерхана. Белые, почти изящные плиты стены вокруг резиденции были изготовлены и установлены таким образом, что легко выдержат подобный удар. Отверстия же в стене — въездные ворота, например — снабжены мощными стальными заслонками. Чтобы закрыть их потребуются считанные секунды. Даже если затопит всю долину, внутрь комплекса воде доступа не будет, и обычная жизнь его ничем не нарушится. А надоест сидеть на этом островке — всегда к услугам вертолёт. Конечно, любые стены, какими бы прочными они не были, можно разрушить…
Арвид знал, что никогда не воспользуется этим вариантом. Прямо под плотиной живут семьи, играют дети. Ничья смерть не стоит того, чтобы покупать её ценою жизней стольких людей.
Примерно на полпути к речушке Арвид обнаружил нечто интересное. Дорогу ему неожиданно перерезала небольшая просека. Не выходя на неё, Арвид осмотрелся. Просека шла снизу вверх, и прорубили её, чтобы протянуть канатную дорогу. Канатка была простенькая, маломощная, подъёмник, скорее. Использовалась, видимо, для каких-то рабочих целей. Арвида она очень заинтересовала, но сначала он всё же довёл до конца своё первоначальное намерение.
Новые наблюдения обогатили его информацией, но, увы, не идеями. Река входила в бетонную трубу, забранную решёткой. И наверняка решётка была не единственной преградой, предназначенной задержать всё, кроме водяного потока. Но гораздо надежнее механических препон были живые сторожа в вольерах. Арвид вернулся к просеке, которая привела его на просторную поляну недалеко от вершины.
Ему стало ясно назначение подъёмника, когда он увидел небольшой домик и, неподалёку от него, метеорологические приборы. «Ещё одна причуда Шерхана», — с некоторым разочарованием подумал Арвид.
Вид дома свидетельствовал о его обитаемости. На крыльце у самой двери дремал лохматый пес. Никакие посторонние запахи его не тревожили, так как посторонний, в силу автоматической привычки, вышёл к домику с подветренной стороны. И в силу привычки же Арвид не сразу спустился вниз, а остался отработать объект до конца, до тех пор пока не останется вопросов. Сейчас вопросы были. Например — для чего предназначен большой сарай неподалёку от дома выше по склону? Что там можно хранить? Ну, дрова, сено, может быть. Для них он слишком велик. Ну, снегоход поставить на прикол до следующей зимы.
Арвид осторожно переместился таким образом, чтобы оказаться напротив входа в сарай. И в конце концов, ему повезло: из дома вышёл мужчина, походил от прибора к прибору, а потом, будто его подтолкнула мысль Арвида, направился прямиком к сараю. Арвид поднёс к глазам бинокль. Мужчина открыл только одну створку, но она, большая, размером в половину торцовой стены, под собственным весом распахнулась до конца. И пока хозяин не вышёл назад и не закрыл её снова, Арвид смотрел в бинокль и думал, что Бог всё же на его стороне. То, что он разглядел в сумрачной глубине сарая, и было его шансом.
Вскоре он вернулся на свой вчерашний наблюдательный пункт, откуда территория Шерхана была перед ним как на ладони и, укрытый кустами, смотрел вниз. Всё складывалось самым наилучшим образом, и это слегка беспокоило Арвида. Ведь не зря опытные люди говорят: «Если всё идёт по плану, значит, вы чего-то не замечаете. Короткий путь всегда заминирован».
«Мину» он обнаружил незадолго до наступления вечера, когда лёгкие сумерки уже туманили отдалённые предметы и затрудняли наблюдение. Тогда произошло нечто, что можно было расценить как везение из разряда невероятных. Либо наоборот — как крупную неудачу.
Случилось это, когда Арвид рассматривал дом, крышу, окна. Он не упускал ни малейшего штриха, который позволил бы составить представление о внутренней планировке дома. Тут вспыхнул свет в одной из комнат, и Арвид перенёс своё внимание на это освещённое окно. Неожиданно в нём появился Шерхан — было похоже, что какой-то шум или голоса во дворе заставили его бросить взгляд наружу. Впрочем, неважно было, почему он это сделал, а важно совсем другое — он говорил в это время по телефону. Арвид сосредоточился на артикуляции его губ и, не сдержавшись, выругался вслух. Через минуту Шерхан опять скрылся в глубине комнаты, но этой минуты Арвиду хватило для того, чтобы понять — теперь всё стало значительно сложнее.
Крёз считал, что поставил перед Арвидом очень трудную задачу. Сам Арвид и Матвей видели, что она не простая, но вполне решаемая. И никто из них троих не мог предвидеть вот этого мгновения, когда Арвид поймёт — то были цветочки.
Он больше не мог следовать первоначальному плану, который они с Матвеем в общих чертах обговорили перед тем как расстаться. Дальше он должен действовать только на свой страх и риск, впрочем, это его как раз устраивало. Только дай Бог не ошибиться в спешке — времени на раздумья Шерхан ему не оставлял.